— Вы не проведали ее ни разу?

Она не решилась, но зато была на похоронах Тони, удивилась еще, что во время церемонии Кэти уступила место главной Малу, а сама просидела в углу. Она собиралась к ней подойти, но не пошла из-за толпы, через которую нужно было пробираться. Она тогда снова почувствовала себя так же, как на лекции, когда постоянно искала ее. Такое впечатление, что она никогда ее не найдет, что уже слишком поздно. На пустой странице книги соболезнований она написала имя Кэти.

Между детством, когда она чуть ли не под запись брала каждую минуту, и настоящим, когда они снова встретились после их разрыва с Тони, Лили как будто и не жила вовсе. Пятнадцать, двадцать лет паузы, которую нечем заполнить. Когда она напрягала память, всплывали лишь какие-то тени. Ее жизнью была Кэти. Без Кэти она просто выживала, и доказательство тому — то, что с ней стало. Как такое возможно — занимать себя какими-то пустяками, ерундой в течение долгих лет, запоминать их с маниакальной точностью, а потом вдруг ничего не помнить, больше не узнавать себя в зеркале. Она причесывала волосы так же, как в детстве, та же челка, та же заколка, только тело стало почти не узнать, это постоянно толстеющее тело.

Когда она постареет, в сундуке ее воспоминаний Кэти будет занимать больше всего места? А чтобы отыскать живое чувство, нужно будет вновь вернуться в этот далекий период ее жизни? Она израсходовала все запасы памяти до такой степени, что в ее мозге, полностью поглощенном Кэти, не было места для других. Она думала о себе, как о рано умершей девочке, которая, к сожалению, не познала любви и радости материнства. Она не умерла, но жизни в ней было не многим больше, чем в той погибшей девочке. Джефф пообещал ей новую жизнь. Как только она покинет порт Паланса, в широте морских волн жизнь внезапно возродится в ней, и, ступив на пустынную землю, она почувствует жар солнца такой силы, что ей захочется себе выцарапать глаза от слепящей белизны камней. Да, она чувствовала, что так и будет, все вернется опять, ей нужно будет снова привыкать к острым ощущениям этой жизни, которая поднимется в ней, когда сердце колотится, и кружится голова.

Она вспоминала вокзал, куда приходила каждый вечер, и стадо людских голов, среди которых она ожидала увидеть Кэти. Она всегда боялась ее пропустить. Однажды ей показалось, что она ее узнала. Побежала за ней. Девушка, которую она схватила за рукав, очень удивилась, услышав, что женщина, вдвое старше ее, перепутала ее с университетской подругой. В тот день она поняла, что Кэти постарела, и что она сама уже далеко не девочка. Уже много лет Кэти не ездила этим поездом.

— Я впала в депрессию, — сказала Лили судье.

Долгое время жизнь текла плавно и медленно, как подводные организмы, которые вяло шевелятся, а потом и вовсе испаряются. Только встретишь человека, как он тут же испаряется, только проживаешь день, как он тут же слипается с другими. Она уже не была уверена, что способна видеть и слышать. Только изредка, когда мороз кусал ее кожу, она поднимала глаза к такому холодному зимнему небу, или когда пот ручьями тек с нее, и этот запах ее нервировал.

— Эх! — сказала Лили, — когда любишь человека так, как я любила Кэти, радости мало от того, что я это все предвидела.

Она хотела ошибаться. Пусть бы получилось так, что страх, который овладел ею в период ее новой жизни, то отчаяние от того что она оказалась в стороне, пусть бы хотя бы это было не зря!

Нет, радости совсем не было в том, что она нашла Кэти всю в слезах. Может, это она потеряла бдительность, и перестала концентрировать свою энергию в пользу подруги. Она годами транжирила свою любовь на всякие пустяки. А когда Кэти вернулась, она больше ничего к ней не испытывала, ничего, кроме сострадания, которое она бы почувствовала к любой другой женщине, оказавшейся в подобной ситуации. В ее жизни теперь, по сути, были только Джефф, свалка и план отъезда в Израиль.