— Вы действительно здесь только на неделю?

— В этот раз — да, но думаю, что еще смогу вернуться.

— По делам?

— Если хотите, можно назвать это и так.

Бетти опустила голову, чувствуя, как медленно растекается по щекам волна румянца. Тристан оказался вдруг совсем рядом, и она ощущала тепло, исходившее от его тела. Их взгляды встретились, и Бетти поняла, что он собирается поцеловать ее.

Она подалась вперед.

— Бетти, — прошептал Тристан за мгновение до того, как их губы встретились. — Бетти, позвольте мне прокатить, вас.

Куинси быстро переступил порог и привычно, не глядя на кнопки пульта, набрал входной код. Через минуту, когда дверь снова закрылась, он включил внешние сенсоры и отключил внутренние детекторы движения. Добро пожаловать домой.

Куинси ценил свою охранную систему. В его доме это была, пожалуй, единственная вещь, действительно стоившая потраченных на нее денег.

Пройдя в кухню, он поставил на стол чемоданчик с ноутбуком и коробку с файлами и открыл дверцу холодильника, хотя и знал, что искать там нечего. Холодильник был так же пуст, как и тогда, когда Куинси проверял его в последний раз; чуда не произошло, и ничего съестного за время отсутствия хозяина там так и не появилось. Он закрыл дверцу, налил стакан воды из-под крана и прислонился к барной стойке.

Кухня была по-современному большая. Пол из твердой древесины, массивная плита из нержавеющей стали, внушительных размеров вытяжной шкаф из того же материала. Стальной холодильник промышленного размера. Шкафчики из вишневого дерева, столешница из модного черного гранита. Пять лет назад агент по недвижимости уверял его, что такая кухня идеально подходит для любых целей. Теперь Куинси смотрел на зияющие окна и пустой угол, где должен был стоять так и не купленный кухонный стол.

Он часто бывал в разъездах и редко дома — это чувствовалось.

Куинси оттолкнулся от стойки и бесцельно прошелся по квартире. Позади еще один долгий день. Впереди… что?

Может, стоит завести какое-нибудь животное. Рыбок, длиннохвостого попугая, кошку. Кого-нибудь, какое-то живое существо, которое не требовало бы особого внимания, но по крайней мере встречало бы хозяина по возвращении домой дружеским мурлыканьем, писком или даже воем. Сам Куинси был человеком, не испытывающим потребности в уюте, и легко переносил недостаток мебели или отсутствие предметов искусства. Его мать умерла, когда он был еще ребенком, и большую часть жизни Куинси обходился без ласки и нежных прикосновений. Но тишина… Тишина все еще действовала на него угнетающе.

Как часто они с отцом сходились вечерами за обедом, садились друг против друга за обшарпанным сосновым столом, ели простую, незатейливую пищу и молчали. Никогда не обменивались ни словом. Ферма отбирала много физических сил. Абрахам вставал на рассвете и почти сразу же уходил. Возвращался обычно к сумеркам. Они обедали. Недолго смотрели телевизор. Читали. Каждый вечер два отгородившихся один от другого человека, каждый в своей кровати, открывали свой роман.

Куинси покачал головой. Сорок семь лет — слишком долгий срок, чтобы таить обиду. Отец растил единственного ребенка так, как считал нужным. Абрахам много работал, так что они не голодали, а еще привил сыну тягу и уважение к печатному слову. Со временем Куинси оценил это. В общем, он был всем доволен. По крайней мере до прошлого месяца. Горе способно сыграть с человеческим мозгом самые отвратительные шутки, и даже Куинси не знал, какие демоны могут выскочить из его подсознания в следующую минуту.

Последние дни выбили его из колеи. Никто не догадывался, сколько раз, уходя на ленч, он садился в машину и ехал в Арлингтон, где стоял над могилой дочери, терзаемый сомнениями, измученный неделями работы с людьми, которые избегали смотреть на него.

Куинси не привык чувствовать себя так, словно мир стал вдруг небезопасным и ненадежным местом, где двигаться приходится на ощупь, осторожно, рискуя погрузиться в неведомую бездну.