«Фантазер Аврам, неисправимый фантазер, – Иванов уже подходил к Выставке, – как ребенок, всегда у него новые игры и игрушки, но, должно быть, он прав – делать-то что-то надо, иначе все потеряет смысл».

Он вошел на территорию Выставки передового опыта – непрочного памятника исчезнувшей Империи. Имперские символы – рабочий с отбойным молотком, крестьянка с серпом и снопом, еще одна крестьянка с овцой у ноги (как Диана с ланью), инженер с логарифмической линейкой ему по плечо (или это рейка топографическая?) – постепенно разрушались: вместо отломавшихся рук торчала ржавая арматура, в павильонах были выбиты стекла, а в оконных проемах мелькали какие-то личности, то ли Аборигены, то ли подданные Королевства нищих, которое, как говорили, организовалось здесь уже давно, был у них свой король, по слухам, страшный уродец-горбун, и отличались нищие (тоже по слухам) удивительной организованностью и дерзостью – нападали по ночам, даже на патрули ООН и моторизованные отряды Печерского майората.

«Скорее надо пройти через их территорию, пока последнее солнце не село, – Иванов пошел быстрее, – а там, в лесу, проще, там уже никто не помешает. Кроме собак», – тут же поправил он себя.

И как раз в этот момент у одного из павильонов он заметил на замусоренном газоне вполне профессиональную дубину, поднял ее – она оказалась тяжелой, отполированной руками до блеска. Он оглянулся вокруг, личностей в окнах вроде не было, и пошел дальше, опираясь на дубину, свернул на дорожку, на которой кое-где еще сохранился асфальт, и вскоре подошел к забору, отделявшему территории: Выставки от леса. В бетонном заборе зиял большой пролом, и попасть в лес не составляло труда, но там, за забором, было уже темно – лучи низкого четвертого солнца туда не попадали.

Иванов громко кашлянул, предупреждая тех, кто мог ждать его за забором и усмехнулся:

– Как Святослав: «Иду на вы!».

Он сильно ударил дубиной по забору, в лесу что-то зашуршало, захлопали крылья. «Птицы», – подумал он и шагнул в пролом.

Тропинка едва угадывалась в сумерках, но Иванов знал направление и уверенно пошел вперед, размахивая дубиной.

«Черт знает что! – думал он на ходу. – Не жизнь, а триллер какой-то».

И он опять вспомнил все, что произошло с ним за этот день, а случилось в этот день достаточно много событий.

«Однако, – подумал он, – эти события уже стали для всех привычными».

Когда, выйдя из Академии коммунального хозяйства, Иванов подошел к Автостраде, Переливцев уже ждал его в своей когда-то белой «Волге» с ржавыми передними крыльями. Он заглушил мотор и сидел, откинув голову на спинку сиденья.

«Ишь ты, темные очки носит и утром, аккуратный человек Вадик».

Иванов постучал в лобовое стекло. Переливцев, встрепенулся и, перегнувшись через сиденье, открыл Иванову дверцу.

– Привет!

– Привет! – ответил Иванов. – А ты уверен, что она заведется?

– Куда ей деться? – Переливцев нажал на стартер, заслуженное средство передвижения ответило на это хриплым ревом и кашлем.

– Ну, не балуй у меня! – Переливцев хлопнул ладонью по приборам. – Накормлена, напоена – вези.

Он опять нажал на стартер. Машина на этот раз послушалась, и они двинулись вниз по Автостраде, быстро набирая скорость.

– Ну что твои академики? – Переливцев переключил скорость. – Еще не спасли мир?

– Нет пока, – Иванов зажмурился и надел темные очки, солнце светило прямо в переднее, испещренное причудливыми трещинами стекло, – но готовятся серьезно.