И тогда сбежавшиеся царедворцы тоже заглянули под царскую кровать, где стояли восемьсот сорок пар в клочья изорванных тапочек. А матёрый демон Асмодей смущенно поджал ноги — и все увидели, что на якобы царских ногах растут длинные, острые зелёные когти.

Тогда царь Соломон подошёл к матёрому демону Асмодею и легонько стукнул его волшебным кольцом по лбу. И матёрый демон Асмодей превратился в матёрого демона Асмодея.

— Кыш с кровати, — сказал царь Соломон, и Асмодей покорно слез с царской кровати. — Тапочки у меня вышивать будешь, — грозно сказал Соломон.

— Ещё скажи — рукавицы шить, — хмыкнул матёрый демон Асмодей.

— Поразговаривай у меня, — грозно сказал Соломон.

— Между прочим, сам виноват, начальник, — ухмыльнулся матёрый демон Асмодей. И на это царю Соломону было совершенно нечего сказать, потому что он действительно был сам виноват. Поэтому он только вздохнул — и покорно пошёл мыться. А матёрый демон Асмодей тоже вздохнул — и покорно пошёл вышивать тапочки.

Странная история номер 4: Про царя Соломона и подозрительного золотого человека

В одно прекрасное утро царь Соломон проснулся, потянул носом воздух, учуял доносящийся с дворцовой кухни сладкий запах ханукальных пончиков и поспешно закричал:

— Азария! Завтрак неси!

Но ничего не произошло.

Царь Соломон удивился. Обычно его секретарь Азария имел привычку появляться немедленно, стоит только царю пробудиться. Мудрый царь Соломон подозревал даже, что Азария с раннего утра стоит под дверью и только и ждёт момента, когда к бедному царю можно будет приступиться с рабочими вопросами. Но в это утро, увы, Азария не пришёл на царский зов. Это настораживало.

— Азария! Ку-ку! — громко сказал царь Соломон, но опять ничего не произошло. Впрочем, нет — кое-что произошло. А именно — царь Соломон услышал подозрительное шипение. Царь был не из трусливых: если бы, скажем, выяснилось, что в окно залетела какая-нибудь шипучая птица, или что под кресло залезла какая-нибудь шипучая змея, или что кто-нибудь шутки ради поставил царю под кровать бутылку шипучки, которая теперь, соответственно, шипела, царь бы смело прогнал птицу, с безопасного расстояния обругал змею или выпил шипучку. Но шипение не повторялось. А при мысли о сладкой шипучке царь Соломону вспомнил о сладких пончиках.

— Азари-я-а-а-а-а! — позвал царь Соломон довольно громко. Опять шипение. И тут царь Соломон, который был очень, очень, очень мудрым царём, сообразил: это была не птица, не змея и не шипучка. Это шипел он сам. Вместо повелительного царского голоса, пред которым трепетали всякие вражеские трепетатели, из горла царя вырывалось только жалкое шипение. И это шипение, надо сказать, сопровождалось очень неприятными ощущениями в царском горле, как то: болением, саднением и в целом страданием. И тогда царь Соломон понял, что у него ангина.

Царь Соломон был совершенно выдающимся царём. Мудрым, сильным, храбрым и так далее. Пред ним трепетали вражеские трепетатели; по его приказу возводились великие постройки; его чары смиряли мерзких матёрых демонов; его мудрости приезжали учиться со всех концов земли. Но при всём этом царь Соломон был всего лишь человеком. Точнее — всего лишь мужчиной. А ещё точнее — еврейским мужчиной. А еврейский мужчина, заболев чем бы то ни было (не говоря уже о такой досадной пакости, как ангина), немедленно перестаёт быть мудрым, сильным и храбрым. А становится вместо этого испуганным, растерянным и очень несчастным, будь он хоть царём над всеми царями. И царь Соломон, обнаружив у себя ангину, немедленно сделался ужасно, ужасно несчастным. Тем более, что замечательные ханукальные пончики оказалось больно глотать, и царь а) не получил от пончиков никакого удовольствия, б) остался голодным.