Странная вещь!

         Непонятная вещь![11 - Из стихотворения Ф. Н. Глинки «Непонятная вещь» («Северные цветы» на 1831 год).]

Г-н фельетонист выдумал еще, будто мы сказали, что «Гоголь гораздо выше Карамзина и всех писателей его эпохи», и даже имел смелость выставить в выноске страницы (26 и 27 «Библиографической хроники» 4-й книжки «Отечественных записок»), на которых будто бы мы сказали это[12 - «Северная пчела» имела в виду рецензию на сочинения Масальского (ср. ее в наст. т.)]. Но ничего даже подобного нет ни на 26, ни на 27 и ни на какой другой странице «Отечественных записок»: это чистая выдумка фельетониста. Да и как бы могли мы сказать такую нелепость? Как можно Карамзина, литератора, журналиста, историка, сравнивать с поэтом Гоголем? Правда, Карамзин писал стихи и повести, по своему времени очень замечательные и даже прекрасные, но все-таки и в стихах и в повестях он был только литератором и совсем не поэтом. Где ж тут возможность какого-нибудь сравнения? Сказать, что Пушкин выше Державина, – тут есть смысл, потому что Державин поэт и Пушкин поэт; но сказать, что Пушкин выше Карамзина, – это чистая нелепость, потому что Карамзин был только стихотворец, а не поэт, а Пушкин был поэт. Сравниваются предметы однородные; можно сказать, что шампанское лучше донского или, пожалуй, и рейнвейна (хоть это и совсем различные вина); но нельзя сказать, что шампанское лучше шелка…

Карамзин в своих стихах был только стихотворцем, хотя и даровитым, но не поэтом; так точно и в повестях Карамзин был только беллетристом, хотя и даровитым, а не художником, – тогда как Гоголь в своих повестях – художник, да еще и великий. Какое же тут сравнение?… Фельетонист уверяет, что «просвещенные немцы, финляндцы и поляки находят наслаждение только в чтении сочинений Карамзина и писателей его эпохи и не могут постигнуть тех прелестей, которыми постоянно восхищаются наши журналы, служащие отголоском литературной партии, называющейся новым поколением, к которому примкнула (о?) несколько старых писателей, не имевших успеха во время полной своей деятельности»[13 - Булгарин несомненно намекал в этом случае на П. А. Вяземского.]. Мы не знаем, о каких это старых писателях, примкнувших к новому поколению, говорит г. фельетонист, ни того, какая литературная партия называется у нас новым поколением и какая старым, – а потому не будем разгадывать этих загадок. Равным образом, мы не знаем и не можем знать, одного ли Карамзина и писателей его эпохи читают просвещенные немцы, финляндцы и поляки, презирая новых писателей, каковы Жуковский, Пушкин, Грибоедов, Лермонтов и Гоголь: кто знает вкус людей, рассеянных по лицу таких совсем не маленьких земель, как Польша, остзейские губернии и Финляндия? По крайней мере мы за это не беремся. Если же это правда, мы поздравляем просвещенных немцев, финляндцев и поляков и не хотим им мешать в таком невинном удовольствии. Мы сами в детстве были так счастливы от чтения Карамзина и современных ему писателей и даже теперь иногда заглядываем в их сочинения, которые интересуют нас, как мемуары эпохи, которой мы не застали.

Далее, г. фельетонист говорит о зависти к талантам и стремлении к их унижению, намекая на нас. Но каких писателей унижали мы? Назовите их. Решительно никаких, ни старых, ни новых. Крылов, конечно, не новый писатель, потому что пользовался славою в то время, когда мы еще и не родились, – и, по нашему мнению, Крылов в своем роде, то есть в басне, дошел до такого же совершенства, как Пушкин, Грибоедов, Лермонтов и Гоголь в своем роде.