— Теперь он не сможет вернуться, пока я не позволю, — сказал он и со всех ног побежал в лес, а я, стараясь не отставать, за ним.

Мне уже доводилось удивляться способности моего наставника с поразительной быстротой преодолевать самую непроходимую лесную чащу, теперь нее я мог убедиться еще и в его умении видеть в темноте. Лишь только мы покинули открытое пространство около палатки, деревья, казалось, поглотили малейшие признаки света, и я познал то особое свойство, которое, говорят, хорошо развито у слепых, — чувство препятствий.

Лавируя между деревьями, мы дважды слышали горестный вой, который быстро приближался к слабому ответному крику на противоположной оконечности острова.

Когда, наконец, деревья расступились и мы, разгоряченные и задыхающиеся, очутились на том скалистом мысу, с которого в море уходили обнаженные гранитные глыбы, ощущение было такое, словно мы попали в светлый день. На фоне моря и неба выделялась одинокая человеческая фигура. Джоан!..

Я сразу заметил нечто странное и необычное во внешности девушки, но, лишь подойдя совсем близко, понял, в чем дело. Хотя на губах Джоан играла счастливая улыбка, озаряющая ее лицо неземным блаженством, глаза невидяще смотрели в одну точку и казались безжизненными и стеклянными.

Я импульсивно подался к девушке, но доктор Сайленс остановил меня:

— Нельзя! Ни в коем случае не будите ее!

— То есть как? — недоуменно воскликнул я, вырываясь.

— Она спит сомнамбулическим сном. Шок внезапного пробуждения может нанести непоправимый вред.

Обернувшись, я пристально посмотрел на доктора. Он был абсолютно спокоен. Я начинал кое-что понимать — уловил, вероятно, какие-то его мысли.

— Бродит во сне, вы хотите сказать?

Сайленс кивнул.

— Она идет ему навстречу. Он, должно быть, с самого начала притягивал ее — непреодолимо, магнетически.

— А разорванная палатка и рана девушки?

— Когда Джоан спала не так глубоко, чтобы войти в сомнамбулический транс, он не находил ее и инстинктивно, без всякой задней мысли бродил в поисках своей возлюбленной, она, конечно же, просыпалась и приходила в ужас…

— Значит, в глубине сердца они любят друг друга?.

Джон Сайленс улыбнулся своей загадочной улыбкой.

— Любят глубоко и искренне, как могут любить лишь простые, не испорченные цивилизацией души. Если бы только они оба осознали свою любовь в состоянии бодрствования, двойник канадца прекратил бы эти ночные вылазки. Я его излечу, и он успокоится…

Не успел доктор произнести эти слова, как слева от нас послышался шорох ветвей, густые кусты раздвинулись, и из чащи выскочил зверь.

Поступь его была практически не слышна — в абсолютной тишине до нас доносились лишь его тяжелое дыхание да хруст подлеска под мощными лапами. Он мчался к Джоан; девушка подняла голову и обратила к нему сияющее счастьем лицо. Но тут из темноты вынырнуло каноэ, тихо и незаметно проплывшее вдоль внутреннего побережья лагуны; на средней банке сидел Мэлони…

Только потом я понял, что мы были ему не видны, так как стояли на фоне темных деревьев; зато фигуры Джоан и зверя прелат видел очень хорошо. Он встал и, широко расставив для равновесия ноги, как-то странно вскинул руки, в которых что-то блеснуло.

— Джоан, девочка, отойди, чтобы тебя не задело! — крикнул священник, и голос его был страшен в мертвой тишине.

В тот же миг грохнул выстрел, и фигура животного, подскочив высоко вверх, отлетела в тень и растворилась, как ночная мгла, как клочок тумана. Джоан немедленно открыла глаза, огляделась, словно только что проснувшись, по сторонам и, прижав обе руки к сердцу, упала с пронзительным криком ко мне на руки.

В ответ через лагуну донесся вой — тонкий, скулящий, жалобный.