Впрочем, проклюнувшаяся в душе надежда тотчас сменилась слепым ужасом, как только я представил, что вот прямо сейчас надо мной вдруг нависнет, заслоняя Млечный путь, огромный силуэт… Я вздрогнул и сел, вновь превратившись в слух.

Ничего. Как же хотелось курить! Я снял рюкзак, нашарил в одном из карманов пачку сигарет, однако подумал, что разумнее съесть последний шоколадный батончик. Нужно восстановить силы.

Я потянулся к другому карману. Но тут мои уши различили новый звук.

Он не имел ничего общего с топотом копыт, но сердце всё равно сжалось от накатившего тоскливого ужаса.

Это был детский плач. Негромкий, но отчётливый.

Меня охватила дрожь, я закусил губу. Из глаз брызнули слёзы. От страха мне самому захотелось плакать, как ребёнку. Что происходит? И почему – со мной?

Словно сорвалось что то внутри, и я зашептал: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй…» Как из пулемёта застрочил. Успел, молясь, обидеться на бога – за что со мной так? Потом, осознав, что повторяю слова, как попугай, замолчал.

Всему должно быть разумное объяснение! Обязательно должно быть. Просто в темноте я напугал сам себя.

Этот плач, на самом деле, должен быть хорошим знаком. Тут неоткуда взяться ребёнку, кроме как из деревни. Он заблудился, напуган ещё больше моего, вот и ревёт. Но вряд ли он отошёл далеко от дома. Значит, деревня уже близко.

– А а, а а…

Плач бил по нервам. Полный отчаяния и бессилия, он даже мало походил на человеческий голос. Я подумал, что, может быть, принял за плач крик животного.

Стука копыт по прежнему не было слышно. Я встал в полный рост, повёл головой из стороны в сторону, определяя направление. Потом поставил велосипед на колёса и зашагал на голос.

Свет не включал. В ту минуту я действительно верил в рациональное объяснение, но не до такой степени, чтобы фарой отсвечивать.

Долго идти не пришлось. Плач, похожий на скулёж щенка, становился всё ближе. Боже, что я буду делать, если ребёнок ранен?

Голос затих на полувздохе, когда я приблизился вплотную. Я включил фару.

– А ай!

Тонкая рука закрыла лицо. Я успел рассмотреть большие глаза, спутанную гриву светлых волос, какую то неопределённую хламиду. Передо мной сидела, поджав ноги, заплаканная девочка лет семи. В её лице мне померещилось что то неправильное. Что то такое, чего никак не должно было быть. Но я не стал присматриваться, чтобы не пугать её, и поспешно выключил свет.

– Эй, не бойся! Я тебе помогу. Что у тебя случилось?

Ответа не было. В навалившемся мраке я готов был усомниться, не привиделось ли мне дитя, но тут послышался новый всхлип.

– Я иду к тебе. Ты же не боишься меня, да?

В неверном свете звёзд едва виднелись очертания детской фигуры. Мне показалось, что девочка отрицательно покачала головой. Я сел на колени перед ней.

– Как тебя зовут? Меня – дядя Гоша. Как ты здесь оказалась?

Никакой реакции. Наверное, она настолько напугана, что не воспринимает меня.

– Ты из деревни? Заблудилась? Послушай, у меня тут шоколадка есть. Хочешь? Батончик. Вот, сейчас разверну… – Я зашуршал обёрткой. – Я уже съел один такой, второй не хочу. Бери…

Не знаю, что бы я делал, если бы она проигнорировала подношение. Однако после нескольких томительных секунд ожидания тёплые детские пальцы коснулись моей руки. Она поднесла батончик к лицу, понюхала и принялась есть, издав какой то новый звук, который я расшифровал как удовлетворение.