|
Поэтому, когда в закрытом заседании выступит Кэп, он будет говорить о другом — об ассигнованиях, причем размениваться не станет, а просто обронит одно из самых зловещих и загадочных выражений из бюрократического лексикона: долгосрочные ассигнования. И хотя ничего не будет произнесено вслух, все присутствующие отлично поймут, что в подтексте — вопрос евгеники. Конечно, рано или поздно, рассуждал дальше Рэйнберд, /Кэпу все же придется пригласить группу сенаторов на аттракцион Чарли. «Может быть даже с детьми, — подумал Рэйнберд, намачивая пол и протирая. — Это будет поинтереснее, чем дрессированные дельфины в океанариуме».
И тут, Кэп это знает, ему очень понадобится кое — какая помощь. Так зачем он к ней приходил вчера? Зачем раскачивает лодку, в которой сам сидит? Рэйнберд отжимал пористый валик, наблюдая, как грязная мутная вода стекает в ведро. Он снова бросил взгляд на закрытую дверь спальни. Чарли от него отгородилась, и это ему не нравилось. Тут было, было отчего забеспокоиться.
Вторая половина дня в понедельник выдалась ветреная, но Рэйнберд этого не знал — весь вечер он посвятил сбору информации. Информация оказалась тревожной. Первым делом он пришел к Нири, который обслуживал мониторы во время вчерашнего визита Кэпа к Чарли. — Я хочу посмотреть видеозаписи, — сказал Рэйнберд. Нири спорить не стал. Он устроил Рэйнберда в маленькой комнатке за холлом наедине с воскресными записями и видеокассетником «Сони», позволяющим увеличивать изображение и делать стоп — кадр. Нири был рад от него отделаться и только молил Бога, чтобы Рэйнберд еще чего-нибудь не попросил. Если девчонка монстр, то Рэйнберд, этот гигантский ящер, монстр вдвойне. Записи представляли собой кассеты, рассчитанные на три часа звучания и снабженные пометкой «00.00–03.00» и дальше. Рэйнберд нашел нужную кассету и прокрутил сцену с Кэпом четыре раза подряд, прервавшись лишь затем, чтобы вернуть момент, когда Кэп произносит: «Ну, мне пора. Мы еще увидимся, Чарли. Ни о чем не беспокойся». Многое в этой записи смущало Джона Рэйнберда. С Кэпом было что-то не так, и это настораживало. Он казался постаревшим; то и дело, говоря с Чарли, он терял нить, как какой-нибудь склеротик. Его взгляд — блуждающий, бессмысленный — странным образом напоминал Рэйнберду выражение глаз у солдат, одуревших от затяжных боев, выражение, которое его собратья по оружию удачно окрестили «заворот мозгов». Я постараюсь все уладить… к среде. Да — да, к среде я все улажу. Какого рожна он сказал это? Пообещать ей такое — значило распрощаться с мыслью о будущих тестах. Отсюда напрашивается вывод: Кэп затеял свою игру, интригует в лучших традициях Конторы. Но Рэйнберд подобный вывод отверг. Кэп меньше всего был похож на человека, затеявшего игру. Скорее он был похож на человека, которого совсем задрючили. Взять эту фразу о гольфе. Фраза совершенно с потолка. Никакой связи с предыдущим или. последующим. Рэйнберд было подумал, что тут какой-то код, но сам же отмел это предположение как смехотворное. Кэп отлично знал, что квартира Чарли просматривается и прослушивается, каждый шаг под контролем. Уж Кэп-то нашел бы способ закамуфлировать кодовую фразу. Говорят, твой папа классно играет в гольф. Фраза словно повисла в воздухе, абсолютно чужеродная и непонятная. И, наконец, последнее. Рэйнберд прокручивал это место снова и снова. Кэп задумывается. Да, чуть не забыл. И затем дает ей что-то, а она, быстро глянув, прячет это в карман халатика. Рэйнберд нажимал на кнопку, заставляя Кэпа раз за разом повторять: «Да, чуть не забыл». И раз за разом что-то передавать Чарли. Сначала Рэйнберд думал, что это жевательная резинка, — пока не прибегнул к помощи электронного увеличения и стоп — кадра. |
