— В таком случае, кто же сейчас у власти?

— Император Веспасиан, — отозвался Марцелл с такой гордостью в голосе, что Марк понял: этот правитель пользовался повсеместной любовью. — Вместе с ним правят его сыновья, Тит и Домициан.

«Домициан! — изумился Марк Юлиан. — Так значит твоя мечта сбылась!»

Он испытал странное чувство, узнав, что его давний приятель, с которым он много раз спорил, сидел за одним столом и учился вместе, теперь вознесен на вершины власти и царит над миром, подобно богам Олимпа. «Почему же я не радуюсь, услышав эту весть, и воспринимаю ее почти с ужасом, словно первую каплю дождя, упавшую на палубу судна и возвещающую о начале гибельного шторма? Нет, Домициан, я вовсе не хочу, чтобы вновь правил Нерон, восставший из мертвых… И все же… И все же я несправедлив к нему, он ведь проявил ко мне доброту. Мои опасения беспочвенны. Кроме того, его отец — человек крепкий и, надеюсь, будет долго жить. К тому же существует еще и Тит, его славный уравновешенный старший брат: ведь в случае смерти отца он первым наследует трон. Поэтому может оказаться так, что Домициан вообще никогда не придет к единоличной власти».

* * *

Домициан тепло приветствовал Марка Юлиана после долгой разлуки, но Марк все же сразу увидел произошедшие в молодом человеке перемены: Домициан уже сделал несколько шагов по тропе, ведущей на Олимп. Давние приятели встретились в больничных покоях старого Дворца Августа. Домициан сам настоял на том, чтобы Марка Юлиана поместили сюда под наблюдение лучших врачей Империи до его полного выздоровления. Приятель Марка пришел на встречу разодетый в тогу с пурпурной каймой, которая годилась скорее для приема иностранного посла, чем для дружеской встречи. От него исходило благоухание восточных духов, настолько дорогих, что сумма, выложенная за них, равнялась годовому денежнему содержанию, которое сам Домициан получал от отца, будучи учеником одной из римских школ. Глубокие тени залегли вокруг его глаз, а его движения приобрели нарочитую важность и солидность. Рядом с ним стояли слуги, одетые в белые униформы, они держали восковые дощечки и письменные принадлежности на случай, если в голову принцу придет какая-нибудь выдающаяся мысль, которую он захочет оставить потомкам.

— А какому наказанию Нерон подверг Вейенто? — почти сразу же после приветствия спросил Марк Юлиан.

— Он послал его в изгнание.

— О, Немезида! Он сумеет вернуться. Словно змея, он затаится и переждет неблагоприятные для него времена, когда же снова потеплеет, я знаю, он вновь обретет свое жало!

— О, не беспокойся об этом! Прежде чем для него наступят благоприятные времена, он, пожалуй, загнется от тоски и скуки. В той дыре на Черном Море, куда его заслали, нет ни книг, ни театра, ни красивых образованных мальчиков в радиусе тысячи миль. Правда, к сожалению, нет никакой надежды, что он скончается там от холода, потому что в том жалком селении выделывают шкуры и вывозят их на продажу — это единственный тамошний промысел, — промолвил Домициан весело и беззаботно. — Знаешь, всю дорогу, пока его везли в повозке по городу и его окраинам, Вейенто не умолкая призывал страшные проклятия на твою голову. В нем ты обрел смертельно опасного врага. Радуйся этому, друг мой! Великий человек должен иметь великих врагов!

Позже в течение их беседы Домициан вдруг заявил с улыбкой заговорщика на устах:

— Я замолвил словечко за тебя, ты займешь пост начальника Казначейства.

— Я бесконечно признателен тебе, но я не могу занять этот пост. Я должен закончить большой труд отца об обычаях и верованиях северных племен, и еще я хочу основать академию философии и естественных наук, доступную для всех сословий.

— Если бы боги намеревались сделать из черни школяров, они даровали бы ей толстый кошелек, а не крепкое тело, способное работать день и ночь! Значит, ты пренебрегаешь нами! Должен сказать тебе, мой друг, я очень недоволен твоим неукротимым своеволием, — промолвил Домициан, а затем добавил, понизив голос: — Ты должен помочь нам.