— Что нам делать, Кариний? Я погубила нас всех!

Любовь, которую испытывал к ней Кариний, была слишком велика, чтобы осуждать Домицию Лонгину даже молча, в глубине души. Поэтому все его мысли вертелись вокруг одного — как им выпутаться из этого щекотливого положения и избавиться от подозрений.

— Я сейчас все это уберу и застелю ложе сверху покрывалом, чтобы оно выглядело как прежде. А ты, госпожа, побыстрее уходи и не забудь прихватить с собой меч. Спрячь свои страхи! В опочивальне Венеры около восточного сада есть гобелен из точно такой же ткани и с таким же узором. Я принесу его.

Домиция уставилась на него бессмысленным взором, полным жуткого страха, ведь опочивальня Венеры находилась в четверти мили отсюда, а чтобы попасть туда, нужно было пройти по целому ряду коридоров и переходов.

Кариний, не дожидаясь ее ответа, припустился бегом.

Глава 61

Палач распростерся ниц на полу пыточной камеры у ног Домициана. Он притворялся, что испытывает невероятный страх и благоговение перед особой повелителя и бога, хотя на самом деле его отношение к Домициану было отношением послушного зверя и не более того. Казалось, что долгие годы, проведенные им возле человеческих мук и страданий, высушили его душу, умертвив в ней все чувства, какие только могут быть у человека. Эти мускулистые руки научились ловко орудовать многочисленными инструментами и приспособлениями для изощренных пыток. Он управлялся с воротом дыбы с такой легкостью, с какой застегивал свои сандалии. Его лысая голова медленно приподнялась, напоминая при тусклом свете факелов унылую, равнодушную луну, и глаза палача с загадочным самодовольством уставились куда-то вдаль. Он был рабом, которому однажды довелось испытать на себе допрос с применением пыток, когда он проходил главным свидетелем по очень громкому делу об убийстве. Как воспоминание о тех днях, во рту у него зияла дыра — изобретательный следователь выдернул клещами шесть передних зубов. Его улыбка производила жуткое впечатление на всякого, кто с ним сталкивался впервые.

— Он жив? — спросил Домициан.

Палач едва заметно кивнул головой, стараясь не смотреть в глаза августейшему посетителю. У него был вид робкого ночного животного.

Домициан негромко зарычал и резко встряхнул головой, махнув рукой в сторону смежной комнаты. Палач провел его мимо дымящейся жаровни по коридору, стены которого были увешаны различными аксессуарами его профессии. Там были клейма различной формы, плетки со вшитыми в ремни стальными шариками, целый набор зловещих щипцов и клещей для выдергивания ногтей, зубов, выдирания из тела целых кусков кожи вместе с мясом, зажимы для дробления костей рук и ног. Все это находилось в строгом порядке, и любому вошедшему на ум приходило сравнение с мастерской столяра. На полу справа была установлена дыба — сложный механизм из веревок, шкивов и блоков, покоившаяся на деревянных козлах. При его помощи можно было расчленить конечности без единого перелома — выдернуть руку из плеча или ногу из туловища. Они перешагнули через желоб, проложенный в углублении земляного пола коридора. По нему из обоих помещений стекала кровь. Сделав еще несколько шагов, Император и палач оказались во втором помещении, где стояла такая тошнотворная вонь, что Домициан тут же был вынужден достать носовой платок, пропитанный ароматом кассии, и поднести его к носу.

На цепях, вделанных в стену, повис человек, обнаженный по пояс. Домициан тут же подавил в себе порывы желания, возникшего в его чреслах при виде этого стройного, мускулистого тела, вызывавшего у Императора против его воли восхищение своими безупречными пропорциями. Оно находилось полностью в его власти, с ним можно было творить что угодно, удовлетворять самые противоестественные наклонности, но Домициан не хотел, чтобы этот человек имел над ним даже такую власть.