Кинжал Стефания разил часто, но беспорядочно, попадая Домициану в шею, живот и бедра. Один раз Стефаний промахнулся и глубоко ранил Циклопа в плечо. Тот обругал его последними словами, но продолжал крепко удерживать Домициана за руки. Схватка на полу представляла собой клубок конечностей и тел. Кариний даже не мог отличить нападавших от жертвы. Он дрожал от их громоподобных криков.

Повсюду разлетались брызги темной крови, попадавшей на светлый пол, обдавая белоснежные колонны и стены, украшенные фресками. Кариний прижал к своему сердцу амулет из бараньего рога.

— Пусть все побыстрее покроется мраком! — прошептал юноша. — Дай мне сил, мать Атаргатис, иначе я ослепну от этого дикого зрелища.

Но где-то в глубине души он думал, что все идет правильно, как повелели боги, и что Атаргатис улыбается… Пришло время принести в жертву старого бога-царя — его плодородная кровь пойдет на поля и принесет новый рассвет. Скоро об этом будет знать весь город, и наступит блаженство.

Домициан продолжал сопротивляться, но силы его шли на убыль от потери крови. Алая тога наполовину обнажала его тело, все испещренное ранами.

«Весь дворец и вся гвардия… Я попал в челюсти колосса… Кто же, именем бога?..»

И вдруг все прояснилось у него в голове. Он понял. Марк Аррий Юлиан. Кто еще мог совратить столько умов? Злодей из всех злодеев!

«Нет, я отказываюсь поверить в это. Я всегда буду помнить тебя таким, каким видел в последний раз — сломленным, павшим духом, уничтоженным моей собственной рукой».

Кинжал еще раз пронзил его. Домициан понял, что умирает.

«Итак, арена пришла за мной, наконец. Я знал, что так и произойдет. Все эти высокие барьеры и лучники могут сдержать ее лишь на один-два десятка лет. Мир вместе со всеми своими радостями — не что иное, как жестокий обман, скрывающий свою ужасную правду. Вся жизнь — это упорная, безжалостная борьба до самой смерти. Мы все время стараемся забыть, что боги уже опустили свои большие пальцы вниз, едва мы успели появиться на свет. Боги безмолвно взирают на то, как безумствует толпа скотов, как она попирает закон и порядок. Я был слишком снисходителен и добродушен в то время, как нужно было обрушить на них всю строгость закона».

Он был уже не в силах подняться с колен и продолжал сопротивляться, повинуясь лишь одному инстинкту. У него начала кружиться голова, на глаза наползал густой туман, приятный туман, все предметы словно отдалились, став какими-то расплывчатыми и непонятными. Он был словно воин многовековой давности, нашедший свою смерть на развалинах Трои.

Когда Сервилий услышал первые крики, раздавшиеся в спальных покоях Императора, он коротал время в игре с другим преторианским центурионом в ожидании времени, когда нужно будет заступать в караул. Он сразу же бросился опрометью по коридору к месту, откуда шли вопли о помощи, прихватив с собой десяток легионеров, свободных от дежурства. Обнаружив, что новобранцы Петрония с бесстрастными лицами загородили все проходы, он сначала пришел в замешательство, потом в ярость, поскольку жуткие крики, доносившиеся изнутри, принадлежали вне всякого сомнения самому Домициану. Коридор заполнялся прибывающими лоялистами. Сервилий обнажил меч и попытался войти в спальню через служебный вход. Обнаружив, что все двери надежно заперты с обеих сторон, он ринулся назад в прихожую и к своему удивлению обнаружил там подмогу Петронию. Это была отборная когорта Норбания, солдаты которого бесшумно проникли в коридор и выстроились по всей его длине, скрестив копья. Их лица были неумолимы.

Лоялисты сделали попытку прорваться через этот заслон, выставив перед собой щиты. Раздались взаимные угрозы и звон металла, но дальше ушибов дело не пошло. Обе стороны остерегались пускать в ход оружие, не желая проливать кровь своих же товарищей.