— Да, господин Вепперс.

— И побыстрее.

— Да, господин Вепперс. — Он поднял целую груду старых мастеров и направился к концу длинной, округлой галереи, за ним двигался Нольен с таким же грузом. В доме стоял мрак, хотя и горело аварийное освещение, впрочем, не все световые приборы работали. Нольен — крупный глуповатый деревенский парень, работавший на кухне, — уронил одну из картин и теперь пытался ее поднять. Джаскен вернулся и ногой приподнял картину, чтобы парню легче было ее ухватить занятыми руками. Вепперс, вздыхая, наблюдал за этим.

Вообще-то он был немного разочарован в своем персонале и их преданности. Он предполагал найти в доме больше людей, обеспокоенных судьбой хозяина — ведь они в конечном счете все еще считали, что он мертв — и исполненных решимости спасти дом от окружающих и надвигающихся пожаров. А он обнаружил, что большинство из них уже бежало из дома.

Они захватили колесные транспортные средства, использовавшиеся в имении повседневно, и машины из личной коллекции автомобильной экзотики Вепперса, которую хранили и лелеяли в одном из подземных гаражей особняка. В имении оставалось еще и несколько верхолетов, но, похоже, они стали жертвами того же рассеянного излучения, которое вывело из строя местную связь.

Когда они вышли из верхолета, их весело приветствовал Нольен, и кто-то прокричал с крыши: «Как хорошо, что вы живы, господин!» или что-то в таком роде, когда они шли по двору. «Неблагодарные», — пробормотал Вепперс, выходя в галерею с самыми дорогими картинами.

— Через четыре минуты жду тебя в сейфовой комнате номер три! — прокричал Вепперс вслед Джаскену, который повернулся, держа в руках целую кипу картин, и кивнул. Вепперс думал, что они могли бы вырезать холсты из рам, как это делают воры, но это почему-то показалось ему неправильным.

Вепперс засеменил по галерее, потом по радиальному коридору к очаровательно высоким окнам (ой-ой, тут клубился дым и даже виднелись языки пламени, к тому же здесь было слишком темно для этого времени) и прошел в свой кабинет, сел за стол.

В кабинете горело неровное аварийное освещение и потому стояла полутьма. Он позволили себе горькую роскошь в последний раз осмотреть комнату, думая, как это грустно и в то же время как странно волнительно, что все это вскоре может исчезнуть. Потом он стал открывать ящики. Стол (питавшийся автономно, стол опознал его по запаху, а также по рисункам на коже пальцев и ладонях) производил тихие звуки — посапывал, похохатывал, подчиняясь ему; маленький знакомый оазис спокойствия и уверенности среди всего этого хаоса. Он заполнил небольшую кожаную дорожную сумку самыми дорогими и полезными вещами, какие ему попались. Последнее, что он взял, немного поколебавшись, была пара ножей в мягких кожаных ножнах, которые принадлежали его деду, а до этого — еще кому-то.

Ветер вроде бы стал усиливаться, судя по тому, как двигался дым в дальней стороне едва различимого регулярного сада. Но несмотря на весь хаос, царивший снаружи, звуки сюда почти не проникали — окна были многослойные, пуленепробиваемые. Он закрывал последний ящик, когда раздался слабый хлопок.

Он поднял взгляд и увидел высокого смуглого инопланетянина — тот стоял у закрытых дверей и смотрел на него. На мгновение ему показалось, что это посол Хьюэн, но это был кто-то другой — худой, со слишком прямой, болезненного вида спиной. На нем была одежда различных оттенков серого.

— Чем могу вам помочь? — спросил он; поставив сумку у ног, он запустил в нее руку и принялся шарить там. Другой рукой он сделал неопределенное отвлекающее движение.