Она чувствовала: что-то тут не так. Тянущее ощущение в бедре. Но никакой боли. В поле ее зрения появилось худое бледное лицо Джаскена, в окулинзах похожее на лицо насекомого. Он сидел на корточках справа от нее, все еще держа ружье, в другой руке — шприц с транквилизатором. В сумеречном свете трудно было сказать точно (к тому же мешали и окулинзы, закрывавшие половину его лица), но ей показалось, что Джаскен хмурится, разглядывая шприц. У него за спиной вверх уходили мостки — к нелепым, расположенным под странными углами и укороченным крышам, повисшим в темноте, над несуразно наклоненными дымовыми трубами по-прежнему курился фальшивый дымок.

Господи боже, она все еще была в оперном театре! И быстро приходила в себя, почти — каким-то чудом — уже не чувствовала дурмана.

— Кажется, она моргнула, — сказал Вепперс и стал наклоняться к ней, его плащ колоколом встал вокруг него. Она быстро закрыла глаза, выключая это видение. Она почувствовала, как дрожь прошла по ее телу, потом чуть согнула руки и пальцы и поняла, что, если захочет, то теперь сможет двигаться.

— Невозможно, — сказал доктор. — Она придет в себя лишь через несколько часов, верно я говорю, Джаскен?

— Какая нелепая красота, — тихо проговорил Вепперс, его низкий, бесконечно соблазнительный голос очень, очень близко от нее. Она почувствовала, что и он провел рукой по ее лицу, снимая грим, который она нанесла, чтобы скрыть свои татушки. — Не странно ли. Я редко… смотрю на нее с такого близкого расстояния. — «Это потому, сударь, — спокойно подумала она, — что, когда вы насилуете меня, то предпочитаете делать это сзади». Она почувствовала его дыхание, теплую волну у себя на щеке.

Сульбазгхи взял ее запястье своими короткими пальцами, осторожно прощупывая пульс.

— Сударь, возможно, она… — начал было Джаскен.

Ее глаза распахнулись. Она вперилась в лицо Вепперса прямо над нею, оно заполняло все поле ее зрения. Его зрачки стали расширяться, и гримаса тревоги начала искажать его невероятно гладкие, идеальные черты. Она резко поднялась, изогнула шею, открыла рот и оскалилась, целясь в его горло.

Видимо, в последний момент она закрыла глаза, но все же почувствовала, как он отпрянул; ее зубы все же краем ухватили что-то, и Вепперс взвизгнул. Она мотала головой из стороны в сторону, держа зубами то, что ей удалось ухватить, а он отчаянно пытался вырваться.

— Оторвите ее от меня! — визгливо прокричал он сдавленным и гнусавым голосом. Она вцепилась в него еще крепче, вкладывая в это все свои силы, и услышала, как Вепперс от боли издал еще один крик, когда что-то оторвалось. Потом ее челюсть ухватили снизу, железной хваткой, вызвавшей мучительную боль, и ей пришлось разжать зубы. Она чувствовала вкус крови. Ее голову сильным ударом прижали к полу, и она, открыв глаза, увидела, как Вепперс, пошатываясь, идет прочь, держась рукой за нос и рот, кровь капала ему на подбородок и рубашку. Джаскен прижимал ее голову, его руки все еще держали ее за шею и челюсть. Доктор Сульбазгхи поднимался с пола, чтобы направиться к своему хозяину.

Во рту у нее было что-то жесткое и отвратительное, что-то слишком большое, чтобы это можно было проглотить. Тем не менее она, хоть и с трудом, давясь и брызгая слюной, пропихнула это внутрь. Что бы это ни было, но оно застряло на какое-то время у нее в горле ниже ухвативших ее шею рук Джаскена, который, вероятно, хотел было не дать ей сделать глотательное движение, но потом передумал. Она с хрипом, тяжело затянула в грудь воздух.

— Неужели она… — Вепперс рыдал, когда Сульбазгхи подошел к нему и оторвал руки возвышающегося над ним хозяина от его лица. Вепперс, скосив глаза, посмотрел вниз и тоже резко вздохнул.