Думая об этом, он тем временем добрался до двери ризницы и, увидев, что она все еще приоткрыта, вздохнул с облегчением. На секунду остановившись, он взялся за металлическую ручку. Но не успел он открыть дверь, как храм взлетел на воздух и в небо взметнулись оранжевые языки пламени. Взрыв сбил Гедрика с ног, подхватил на воздух и впечатал в склон холма позади храма. В тот же миг Гедрик почувствовал нестерпимую боль; ничего подобного ему не приходилось испытывать за всю свою жизнь. Боль, казалось, проникла в каждую клетку его тела, и какое-то время Гедрик лежал, превратившись в бескостное, совершенно беспомощное существо. Кожа его горела, и Гедрику казалось, что языки адского пламени вылизывают его изнутри.

Потом боль исчезла, он ощущал только приятную прохладу снега.

Остатками сознания он понимал, что это плохо — боль означала жизнь, — но сделать с собой ничего не мог.

Гедрик обратил свой взгляд на дымящиеся руины храма, деревянные колонны которого торчали, словно обугленные ребра. Он даже не пытался разглядеть среди них никаких тел, но понимал, что такой взрыв пережить не мог никто. Маэрен, Руари, Фергюс, Маллейн, Гохбар… Все погибли. Все мертвы. Алзскоре и он присоединится к ним. Горе захлестнуло Гедрика.

…Снегоходы противника неумолимо приближались, и у Гедрика перехватило дыхание, когда он услышал их глухое низкое жужжание. Гедрик сделал рывок, попробовав было подняться, но конечности ему не повиновались. Словно сквозь мутную пелену, он слышал монотонные и угрожающие голоса пришельцев, он даже попытался извергнуть дерзкое проклятие, но голоса обошли Гедрика стороной — чужаки взбирались на Металлический Холм. Гедрик видел, как предводитель чужаков в зеленых доспехах указал на склон холма и велел своим воинам развернуться; он слышал, как те взволнованно переговаривались, но не понимал ни слова. Неужели его община была перебита ради Металла?

Из забытья Гедрика вывел свист пламени. Он увидел, как склон холма озарился ярким светом и зашипел, — то снег превращался в пар. Чужаки продолжали обрабатывать склон холма огнем из своего оружия до тех пор, пока человек в мерцающей красной мантии с капюшоном, выбравшись из ближайшего снегохода, не поднял вверх руку. Он прошел вперед, чтобы рассмотреть то, что показалось из-под снега, и, когда пар наконец рассеялся, чужаки издали вопль восторга; переливаясь, словно жидкая ртуть, обнажившиеся напластования холма сверкали в солнечном свете — весь склон сиял ярким металлическим блеском. Поверхность, еще совсем недавно покрытая снегом, теперь целиком состояла из гладкого серебристого металла. Он мерцал и переливался, словно озерная гладь, а в тех местах, где жар пламени расплавил его, он вздымался волнами, будто дышал. Постепенно холм стал менять форму, стекая извивающимися потоками вниз, и превратился в гладкую и плоскую, как стекло, поверхность, которая в конце концов стала похожа на гигантское зеркало. Гедрик видел, как человек в капюшоне опустился на колени перед тем, что только что было склоном холма, и принялся нараспев произносить какие-то слова, скрежещущие и отрывистые.

Прошло несколько мгновений, прежде чем Гедрик понял, что эти слова ему знакомы. Он хоть и не понимал их значение, но помнил эту молитву с тех времен, когда работал с Фергюсом в кузнице: это была молитва во славу Бога-Машины.

Человек в зеленом капюшоне поднялся навстречу предводителю чужаков и обнажил голову. Гедрик увидел, что большая часть лица злодея состояла из кибернетических имплантов, а в горле, над кадыком, находилось обрамленное медью голосовое устройство, из которого доносился свистящий шум. К пустым глазницам этого страшного существа из-под мантии, извиваясь, тянулись рифленые медные провода, а на его морщинистой коже, в том месте, где у человека должны были бы быть уши, Гедрик разглядел сетчатые диски. Кожа существа (если это была кожа) выглядела мертвенно-бледной и далее серой, но, несмотря на все эти омерзительные имплантаты, Гедрик понимал, что то, что он сейчас видит перед собой, вне всяких сомнений является человеком.