— Но давай все же предположим, — примирительно сказал Джон, на которого резкие слова брата произвели-таки впечатление, — предположим, однако, что дядя Мастерман жив и проживет еще лет десять. Я что, так и буду тут все это время торчать?

— Ну конечно нет, — ответил Моррис еще более примирительным тоном. — Никто не требует от тебя больше месяца. Если дядя Мастерман до тех пор не умрет, ты сможешь поехать за границу.

— За границу? — обрадовался Джон. — Слушай, а почему мне сразу туда не поехать? Ты мог бы всем говорить, что мы с дядей Джозефом развлекаемся в Париже.

— Не говори чепухи.

— Нет, ты подумай, — настаивал Джон. — Ведь это самый настоящий хлев. И сырой к тому же. Ты же сам говорил, что тут сыро.

— Это я столяру говорил, — напомнил Моррис, — чтобы цену снизить. Уж если на то пошло, видал я дома и похуже.

— Ладно, а что я тут буду делать, — продолжал жаловаться Джон. — Приятелей же я не могу сюда пригласить.

— Джонни, дорогой мой, если ты не хочешь хоть чуточку потрудиться ради тонтины, так и скажи, не крути вола, я тогда плюну на все это дело.

— Надеюсь, что в расчетах ты не ошибся. Ну что ж, — Джон тяжело вздохнул. — Присылай мне хотя бы иллюстрированные журналы. Будем бороться с трудностями.

Ближе к вечеру стала напоминать о себе мошкара, тучами кружившая вокруг дома. Пронизывающий холод вползал во все щели, камин дымил, по стеклам окон барабанил косой дождь. Изредка, когда мрачность настроения достигала апогея, Моррис вытаскивал бутылку виски. Джон поначалу охотно присоединялся к этим предложениям, но продолжалось это недолго. Братья дружно согласились, что это наихудший виски во всем Гемпшире. Лишь те, кто бывал в этом графстве, способны оценить всю уничижительность подобной оценки. В конце концов, даже Великий Вэнс (которого явно нельзя было причислить к тонким ценителям алкоголя) стал отказываться от угощения. Сгущающийся сумрак, которого не могла рассеять единственная свеча, не способствовал улучшению настроения. Джон перестал высвистывать что-то на пальцах, других развлечений не было, и он