А чудо заключалось в том, что не было больше в кибитке чумазой девчонки, на которой, видимо, лежала вся забота о многочисленных братцах, а была юная девушка, озаренная внезапным и острым чувством… похоже, именно первой любовью…

А Сергей Петрович, вовсе ее не заметив, шел к Ешке и цыганятам, улыбаясь, и дети несмело улыбнулись ему в ответ.

Мач тоже соскочил с гнедого и привязал обоих коней к кривой березовой ветке.

– Твои наследники? – спросил гусар цыгана.

– Шестеро – мои, двое – брата, только которые двое – теперь уже не разобрать, – усмехнулся Ешка. – Их для этого всех умывать пришлось бы… А Рингла – приданое.

– Какое приданое? – изумился гусар.

– Негоже брать жену без приданого, – пояснил цыган. – Вот я и взял свою с Ринглой.

– А жена-то где?

– А бес ее знает! – со всей возможной беззаботностью отвечал Ешка. – Как-то утром просыпаемся, а ее нет. Ушла с другим табором.

– А твой-то табор где?

– А бес его знает… Отбился я от своих.

– Шестеро, говоришь? Скольки ж лет ты женился? – не унимался с расспросами Сергей Петрович.

– Да шестнадцати, наверно… Кто ж цыганские годы считать будет? Захотелось жениться – значит, пора.

– И то верно. Что ж, потрудился ты на славу, – заметил Сергей Петрович, запустив обе руки в жесткие волосы двоих мальчишек-шестилеток, или около того…

– Кто рано встал, тот много сделал, – с большим достоинством ответствовал Ешка, молниеносно удержав подзатыльником одно из своих чад от вторжения в Сергееву ташку.

В синих глазах гусара сверкнули развеселые искры, он попытался было совладать с собой, но не сумел – расхохотался так заливисто, что и цыганята, на него глядя, тоже засмеялись.

Мач некоторое время слушал неуемный смех, соображая, к чему же он относится, поскольку к пословице, употребленной цыганом столь кстати, привык сызмала и, как на всякое воспитательное средство, уже не обращал на нее внимания.

Наконец он-таки сообразил…

И очень его расстроило то, что он, уже взрослый парень, до сих пор не умеет принять на равных участие в мужском разговоре.

Мач решил немедленно реабилитироваться в глазах гусара и Ешки.

– Хотел бы я взглянуть на твою жену, – сказал он, а у самого серые глаза уже прищурились, как если бы затевал он новую каверзу, на манер селедочной.

– Чего на нее смотреть… – пожал плечами невозмутимый Ешка. – Была жена, как все цыганские жены. Днем у нее и черт будет ангелом по струнке ходить, а ночью она черт знает чего натворит…

На сей раз Сергей ограничился быстрой улыбкой.

– Замечательное у тебя семейство, – сказал он цыгану. – Жаль, гадалки не нашлось. Поскольку военные действия начались, не худо бы про судьбу свою разведать…

– Как это – без гадалки? У меня девчонка так гадает – все расскажет, что было, что будет, что за пазухой прячешь, на чем сердце успокоится! – вдруг затрещал Ешка, расхваливая товар. – Эй, Рингла! А ну-ка, беги сюда живо, погадай господину! Если цыганке положить грош в левую руку, да два гроша в правую, да еще дать ей платок, и в один угол завязать монетку, все равно какую, а в другой угол – две монетки, но лучше серебряные, а в третий – три, а уж в четвертый лучше всего золотую, и дать цыганке, чтобы она зарыла это ночью на перекрестке…

– То все богатые невесты мои будут! – подхватил Сергей Петрович.