Сисси бросила отломившийся кончик помады на тарелку и сердито посмотрела на мать, но взяла себя в руки и вздохнула.

– Мама, у тебя есть веская причина расстраиваться. И если это улучшило бы твое настроение, то мне хотелось бы дать хорошего пинка под зад дяде Дэну.

– Ты могла бы пинать его с утра до вечера, но я сомневаюсь, что это может что-либо изменить.

Тем не менее такая мысль вызвала у Корделии легкую улыбку.

– Бьюсь об заклад, если бы ты пофлиртовала с ним, то он сменил бы гнев на милость.

Сисси бросила на нее скромный взгляд сбоку, опять глядясь в карманное зеркальце и взбивая прическу.

– Сисси?!

Корделия притворилась шокированной, но не смогла сдержать изумленного смеха, рвавшегося наружу.

– О, мама, я просто шучу. – Сисси тоже захихикала, и ее лицо, когда она бросила зеркальце обратно в сумку, из напряженного и надутого превратилось в мягко очерченное и даже милое личико. – Ты знаешь, я всегда думала, что дядя Дэн от тебя без ума. А разве вы не учились вместе в школе?

– Когда динозавры бродили по земле, – фыркнула Корделия и затем быстро добавила: – Как бы то ни было, но даже если бы он был свободен, я слишком стара для таких вещей.

– Неужели?

Сисси уставилась на нее с угасающей улыбкой. Корделия ощутила тревожное покалывание в пояснице.

Она знала, над чем смеется Сисси, и ругала себя за то, что так неосмотрительно попала в ловушку.

– Господи, что за вопрос? – задыхаясь, слегка рассмеялась она, уклоняясь от прямого ответа.

– О, я беспокоюсь совсем не о тебе, – продолжала Сисси в том же хитровато-невинном тоне. – А только о том, что тебе не помешает осторожность, а то некоторые мужчины поймут все не так. Ты же не хочешь дать кому-нибудь повод для кривотолков, вот и все. Я хочу сказать, мама, что одно дело соблюдать вежливость с человеком, который на тебя работает, и совсем другое – приглашать его на чай.

Корделия почувствовала, как ее бросило в жар, щеки ее зарделись.

– Если я не имею права разговаривать о моих розах с собственным садовником, тогда мне хотелось бы знать, куда катится мир!

– Он не просто садовник, и ты это знаешь. Он преподавал мне английский, когда я училась на втором курсе в университете. И даже тогда мы все думали, что он чокнутый, он все время говорил и говорил о сэре Гэвейне, об Айвенго и Беовульфе так, словно они существовали на самом деле, будто он их личный друг и вечером собирается сыграть с ними в кегли. После этого он все это бросает и становится садовником, – вот тебе и на!

Корделия решительно и твердо положила руки на стол – по обе стороны от салфетки под своим прибором, скроенной из вощеного ситца и отороченной оборками, – словно пассажир корабля, нашедший точку опоры и изо всех сил старающийся не выпускать ее из рук перед надвигающимся шквалом. Едва веря, что она в состоянии говорить, однако понимая, что женщина за соседним столом смотрит в их сторону, Корделия натянуто улыбнулась.

– Каролина. – Так она обращалась к Сисси, если та ее расстраивала, или в присутствии кого-нибудь, на кого Сисси пыталась произвести впечатление. – Думаю, что я сведущий человек, и не нуждаюсь в том, чтобы мне объясняли разницу между тем, что правильно и что не правильно.

Розовые щеки Сисси ярко вспыхнули, и ее хитрый взгляд мгновенно приобрел застенчивое выражение.

– Прости меня, мама, я только хотела…

– Гейб и я – друзья, – холодно подчеркнула Корделия. – Ну, ты наконец закончила? Если ты не передумала пойти по магазинам, то я не могу уделить этому целый день.

– Я отобрала несколько платьев, – судорожно заторопилась Сисси, едва ли не перебивая себя.