Я хочу провести остаток дней здесь, — подумала Джорджет и по коже пробежали мурашки.

Моя мама выросла на Маунтинсайд-роуд. Родители ее были пожилыми людьми: к своему счастью, они не дожили до смерти дочери. Когда я убила мамочку, ей было всего тридцать шесть. Их дом, как и многие другие, был расширен и приобрел элегантность после реставрации. У меня самые смутные детские воспоминания об этом доме. Единственное, что я хорошо помню, — это как бабушкины друзья прямо говорят маме, что моя бабушка никогда не одобряла Тэда Картрайта.

Когда я была зачислена в школу при церкви Святого Джозефа, там в основном продолжали преподавать монахини. Но сегодня утром, когда я вела Джека за руку по коридору в нулевой класс, я увидела, что большинство учителей были «мирскими»: так называли тех, кто не посвятил себя церкви.

Джек уже ходил в детский сад с начальным обучением для детей до пяти лет в Нью-Йорке, и ему нравится быть среди других детей. Но, несмотря на это, он вцепился в мою руку, когда подошла учительница мисс Деркин, чтобы поздороваться с ним, и с тревогой в голосе спросил:

— Ты ведь придешь за мной, мама, правда?

Отец Джека умер два года назад. И, наверное, к настоящему моменту все, что Джек помнил о Ларри, забыто и сменилось, вероятно, смутной боязнью потерять меня. Мне знакомо такое чувство: после того как к нам пришел священник церкви Святого Джозефа в сопровождении владельца конюшен Клуба Вашингтонской долины и сказал, что лошадь моего отца прыгнула с обрыва и он разбился, — я всегда боялась, что маме грозит несчастье.

И это случилось. И от моей руки.

Мама винила себя за несчастный случай, произошедший с моим папой. Прирожденная наездница, она часто говорила, что хотела бы, чтобы мой папа мог кататься верхом вместе с ней. Оглядываясь назад, я полагаю, что у него был скрытый страх перед лошадьми, и лошади, конечно, чувствовали это. Маме езда верхом была нужна как воздух. Отвезя меня в школу, она неизбежно направлялась в конюшню Клуба верховой езды Пипэка, где находила утешение.

Я почувствовала, что кто-то дергает меня за руку. Джек ждал от меня подтверждения, что я заберу его из школы.

— Во сколько заканчиваются занятия? — спросила я мисс Деркин.

Она знала, что я делаю.

— В двенадцать часов, — ответила мисс Деркин.

Джек мог сказать, который час, посмотрев на часы. Я присела на корточки, чтобы наши лица были на одном уровне. У Джека на носу были еле заметные веснушки. У него улыбчивые губы, но в глазах иногда мелькает искра тревоги, а то и страха. Я посмотрела на часы.

— Сколько сейчас времени? — спросила я Джека с наигранной серьезностью.

— Десять часов, мама.

— Во сколько, по-твоему, я должна вернуться?

Джек улыбнулся и ответил:

— В двенадцать часов.

Я поцеловала его в лоб и сказала:

— Договорились.

Я быстро поднялась, как только мисс Деркин взяла Джека за руку.

— Джек, — обратилась к нему учительница, — я хочу познакомить тебя с Билли. Ты сможешь помочь мне ободрить его.

Слезы градом катились по лицу Билли. Было ясно, что он согласен быть где угодно, но только не в нулевом классе. Когда Джек повернулся в направлении Билли, я выскользнула из класса и пошла обратно по коридору. Проходя мимо кабинета директора школы, я увидела пожилую женщину за секретарским столом: у меня в памяти что-то мелькнуло. Или я ошибалась, или она была здесь все эти годы? Скорее всего. Я не сомневалась в этом и в том, что вспомню ее имя.