Аудитором был Карл Фрэммих. На нас с Карлом лежала обязанность вести счета поставщиков — отделов бакалеи и одежды, стойки с косметическими товарами, автомата по продаже сливок, парикмахерской, ресторана и с дюжины разных других отделов нашего универсального магазина. Мы собирали у них данные о поступлении денег и помогали заведующим отделами во всех затруднениях.

Отдел жалоб? Это были мы. Отдел продажи в рассрочку и поступления взносов? Тоже мы. Вопросы персонала, покупки товаров, выплаты зарплаты? Вы сами догадываетесь. Все, чем никто не хотел заниматься, — а клерки занимались только продажей, — передавалось на исполнение аудитору и его помощнику. Короче говоря, вскоре работы у меня было по горло, и по большей части я даже не соображал, что делаю и почему.

Карл Фрэммих... Это был один из самых странных и непонятных мне людей. По сравнению с Карлом мой старый приятель Элли Иверс был заурядным до тошноты человеком. Выглядел Карл как настоящий дьявол, в самом буквальном смысле этого слова. Он был воплощенным Сатаной и обладал присущим дьяволу цинизмом, через каждые три слова извергая богохульства и непристойные ругательства. И при этом у него был ангельский голос — нежный, тонкий голосок пятилетнего мальчугана, который так шепелявит, что зачастую его просто невозможно понять.

«Томфшон, — говорил он мне, — принеши щюда шертов грофбух, и мы ф тобой подведем баланш этого проклятого щю-киного фына». Или: «Томфшон, ди вниш и шкажи этому ошлу помощнику иж отдела „От швадьбы до младенфа“, подвешти итоги, или я шам шпушюфь и выколочу иж него фше можги!»

Несмотря на мои собственные промахи в смысле выпивки, я всегда считал, что в состоянии опьянения человек не может работать. Но, утверждая это, я в уме допускаю лишь одно исключение — шепелявого, страшного на вид Карла Фрэммиха. На протяжении трех месяцев нашего сотрудничества Карл постоянно был мертвецки пьян. Он являлся на работу, уже порядочно выпив, и продолжал пить весь день. Он пил все — от чистого спирта, если удавалось его достать, до лошадиной мази и «тоника для дам», если терпел неудачу со спиртом.

Спотыкаясь, он поднимался утром по лестнице с торчащими из всех карманов бутылками и делал отчаянный рывок к своему столу. Иногда ему удавалось достичь его с первой попытки, но чаще он промахивался и врезался в стену или растягивался на полу. А однажды он чуть не вылетел в окно. Но как бы трудно ему ни приходилось в этот момент вожделенного стремления к рабочему месту, он никогда не разрешал мне помочь ему.

— Нужно как шледует упражняшша, — важно заявлял он. — А не привыкать к пошторонней помофи. Вшегда шледи, чтобы тебе не помогали, Томфшон, и будешь в порядке.

Усевшись, Карл редко вставал из-за стола в течение дня... а наш рабочий день тянулся обычно часов по двенадцать. Он абсолютно ничего не ел. Не ходил в туалет. Когда ему это требовалось, он просто разворачивал стул, подтягивался на локтях и выпускал струю прямо в окно, которое выходило в тупичок, где располагалась стоянка для машин. Естественно, люди частенько жаловались на столь оригинальную его привычку. Клиенты постоянно ворчали, что освобождение мочевого пузыря Карла наносит серьезный вред краске их автомобилей, а один парень заявил, что моча проела в капоте его машины несколько дырок. Карл мастерски расправлялся со всеми претензиями.

Они могут доказать его вину? У них есть свидетели, которые готовы присягнуть в суде? Нет? «В таком шлучае пошли вы к черту, миштер!» И даже если у них были доказательства, они все равно не получали удовлетворения.

— Шлушайте, миштер! — объяснял он. — Это не какой-нибудь шклад — это вам финаншовый отдел.