Рябинин, неожиданно для себя, склонился и неумело поцеловал её бесплотную руку, ощутив губами бумажно-сухую кожу и едва уловимый запах немодных духов.
Она тронула его плащ, вздохнула и сказала, уже отодвигаясь к дому:
— Ах, знаете… Быть старым — значит быть мужественным.
Из дневника следователя.
Как часто приходится слышать, что к старости человек делается хуже. Не верю. Неправда. К старости человек становится лучше! А если стал хуже, то он всегда был таким.
Петельников снял пиджак и повесил его в шкафчик на плечики. Отстегнул пистолет и спрятал в сейф. Закатал рукава сорочки выше локтя. И выпил из горлышка полбутылки какой-то минеральной воды, которую пил лишь потому, что не терпел хлорку в водопроводной.
Рапорта начальнику уголовного розыска он не подал, автоматически продолжая работать по делу. Но никаких оперативных сигналов не поступало. Не было и новых свидетелей. Не всплывали похищенные вещи. И Плашкин не ходил к тайнику и не пьянствовал на краденые деньги, хотя инспектор всё-таки его из поля зрения не выпускал.
Видимо, работал и следователь. Петельников усмехнулся: Рябинину легче — он же умный.
В кабинет вошла тоненькая девушка в сапогах «казачок», постукивая точёными каблучками, как копытцами. Джинсовая модная юбка. Чёрный свитер, тонкий и тугой. Нитка жемчуга, сверкающая на чёрном фоне горным снегом. И длинные красноватые волосы, которые она откидывала подальше от щёк.
— Искал?
— Искал, — признался инспектор, запуская свою длинную руку в ящик стола. — Тут мне один знакомый хулиган взятку дал… — Он вытащил огромную конфету «Гулливер» и протянул девушке.
— За что дал? — поинтересовалась она, мило разворачивая обёртку.
— Из уважения.
— А ты мне за что даёшь?
— А вот я… Как там в кодексе-то: «…за выполнение или невыполнение в интересах дающего взятку какого-либо действия…»
— Ну и какое тебе нужно действие?
Она гибко перегнула своё резиновое тело через угол стола и бросила обёртку в корзину.
Мало кто знал, что этой девушке, инспектору уголовного розыска, старшему лейтенанту Кашиной, тридцать пять лет. И почти никто не знал, чего ей стоила эта фигура: полуголодной жизни, ежедневной гимнастики, секции плавания и уроков каратэ.
— Вилена, — начал Петельников, непонятно улыбаясь, — ты единственная женщина в городе, которая в меня не влюблена.
— Ещё есть одна, уборщица Мария Фёдоровна.
— Неправда, она мне объяснялась.
— Ну и мне влюбиться в тебя?
— Нет, дело сложнее. Понимаешь ли, я задумал реконструкцию квартиры. Кое-что закупил. Нужен женский глаз. Расположить шифоньеры, портьеры и разные там интерьеры.
— Ну а при чём любовь?
— Видишь ли, я уверен, что за помощь ты не потребуешь на себе жениться.
— Ну и самомнение, — засмеялась она. — Хорошо, сегодня вечером могу зайти.
Кашина аккуратно ела конфету.
Инспектор смотрел на неё и думал о странностях человеческих судеб. Пусть она и дельный сыщик, но такой ли изящной и красивой женщине играть роль в ресторанах, трястись в поездах, сидеть на вокзалах и заниматься каратэ… Ей бы танцевать в балете. Или сниматься в кино. Или, в конце концов, выйти замуж. Например, за него, за Петельникова. Была бы чудесная пара — виделись бы только в засадах.
— Говорят, ты поссорился с Рябининым?
— Мы не ссорились, — глухо отозвался инспектор.
— Он выпустил твоего ханурика?
— Не моего, а нашего. |