— А вы знаете, что его частенько в милицию забирают? — вроде бы с торжеством сообщила она.

— За что?

— Когда за что. Однажды шёл по улице и пел, ну и приняли за пьяного. Другой раз на вокзале к туристам пристал: зачем они нарвали цветов. А как-то попал на эстрадный концерт и стал хохотать: только выйдут артисты да запоют, а он хохочет на весь зал, и ему не удержаться. Так и вывели.

Рябинин довёл-таки взгляд до того места, куда смотрела хозяйка: там стояла полированная распахнутая тумба, в которую был помещён телевизор. Он беззвучно работал, показывая свои нескончаемые программы. Рябинин удивился — не тумбе, не телевизору в ней, не его беззвучию, а тому, что он включён при белом свете, в разгар рабочего дня.

— Тут написал какой-то сатирический рассказ. Что-то в духе Салтыкова-Щедрина. Читал всем, чуть ли не прохожим. Называется «Как один водопроводчик двух кибернетиков напоил».

Она покусала нижнюю губу, как бы заранее давя улыбку от тех слов, которые собиралась высказать:

— Вы не поверите, но у него есть любовница. Да-да, тётка лет пятидесяти пяти.

— Ну и что?

— У него любовница есть, — повторила она, полагая, что следователь не понял.

— Ну и что?

— Стыдно же…

— Чего стыдно?

— Возраста.

— По-моему, он помоложе многих. У вас же есть любовник, почему нельзя ему?

— Какого любовника вы имеете в виду? — негромко спросила она, заметно краснея.

— Не волнуйтесь, я имел в виду супруга.

Она пока не спросила, что совершил её отец.

— Мы привыкли к его художествам. Всего ждём…

Рябинин вдруг осознал, за что эта женщина и ей подобные укоряют старика. Не за поведение — за годы. Будь ему лет двадцать, кто бы его упрекнул за любовницу? Или запел бы на улице — ради бога. Или спросил бы девушку про еле волочимые ноги — улыбнулась бы. Или начал сочинять бы рассказы — хвалили бы. Ему не могли простить душевной силы. Он не отвечал мещанскому идеалу о старости, нянчащей внуков, моющей на кухне посуду и живущей незаметно, как мышь.

— А с внуками он сидит?

— Что вы! Он лучше на эстрадный концерт пойдёт.

Старик хотел жить. Дочка же считала, что с него уже хватит.

Рябинин пришёл сюда с ясной целью. Познакомился с этой женщиной, и ясная цель вдруг туманно расплылась. Он шевельнул пальцами в просторных тапках, поправил очки и всё-таки сказал, подходя к цели:

— Ваш отец дал ложные показания. Якобы видел, как обокрали универмаг.

— Да? Вот вранья за ним не было. И зачем же он это выдумал?

Она сама пошла к цели.

— От одиночества.

— Как это?…

— Вы же его слушать не хотите? Видимо, и другие не хотят. Тогда он придумал показания, лишь бы только пообщаться с людьми.

— Отец просил мне это сказать?

— О моём приходе он даже и не знает.

— Так уж ему не с кем и поговорить?

— Видимо, не с кем. В его годы новых друзей завести трудно.

— И что он… поэтому переживает?

— Ему плохо одному, уж поверьте мне. Пригреть бы его чуть-чуть.

Она задумалась, рассеянно поглядывая на телевизор:

— У меня своих забот хватает…

— Какие же у вас заботы? — вдруг усомнился Рябинин: он умел видеть людей, охваченных заботами.