С одной стороны дома стоял деревянный сарай-гараж, почти полностью заросший плющом и девичьим виноградом. Я увидела машину матери — белый «остин-аллегро» — и поняла, что она дома.
Вместе с Йохеном мы открыли ворота и отправились на поиски хозяйки дома. Йохен прокричал:
— Бабушка, мы здесь!
А в ответ из глубины дома донеслось громко:
— Гип-гип-ура!
И тут появилась она, перемещаясь в кресле-коляске по мощенной кирпичом дорожке. Остановившись, мама вытянула вперед руки, словно желая заключить нас в объятия, но мы оба застыли на месте от удивления.
— Это что еще такое? Почему ты в коляске? Что случилось? — спросила я.
— Завези меня в дом, дорогая, там я тебе все расскажу.
Пока мы с Йохеном завозили маму внутрь дома, я заметила у крыльца небольшой деревянный пандус.
— И как давно это с тобой случилось, Сэл? — спросила я. — Почему ты мне не позвонила?
— Ой, всего дня два-три, не хотела тебя зря беспокоить.
Я не почувствовала того волнения, которое, вероятно, должно было у меня возникнуть, поскольку мать выглядела совершенно здоровой: лицо слегка загорелое, густые русые с сединой волосы блестят и явно недавно подстрижены. В дополнение к этому импровизированному экспресс-осмотру, после того как мы завезли ее в дом, мама встала со своего кресла-коляски и без всякого усилия подошла к Йохену и поцеловала его.
— Я упала, — сказала она, показывая на лестницу. — На самых нижних ступеньках — споткнулась, упала и ударилась спиной. Доктор Торн посоветовал взять кресло-коляску, чтобы меньше ходить. Следует избегать нагрузок.
— А откуда взялся доктор Торн? Что случилось с доктором Бротертоном?
— Он в отпуске. Торн его замещает. Замещал.
Она сделала паузу.
— Симпатичный молодой человек. Уже уехал.
Мама проводила нас на кухню. Я поискала признаки больной спины в ее походке и осанке, но ничего не обнаружила.
— С коляской действительно легче, — сказала она, как будто чувствуя растущую во мне напряженность и мой скептицизм. — Коляска, она для передвижений по дому. Удивительно, сколько времени в день тратится на ходьбу.
Йохен открыл холодильник.
— А что на обед, бабуля?
— Салат. Слишком жарко, чтобы готовить. Налей себе что-нибудь попить, мой дорогой.
— А мне нравится салат, — объявил Йохен, протягивая руку за банкой кока-колы. — Я вообще больше люблю холодную еду.
— Вот и умница.
Мать отвела меня в сторону.
— Боюсь, что сегодня он не сможет остаться. Мне не справиться с коляской и всем прочим.
Я ничем не выдала своей досады и подавила приступ эгоизма: я привыкла посвящать субботний день исключительно себе самой, оставляя Йохена до вечера в Мидл-Эштоне, и мне без этого было не обойтись. Мать подошла к окну и, прикрыв рукой глаза, выглянула наружу. Ее кухня-столовая выходила окнами в сад, а сад соседствовал с лугом, который косили очень нерегулярно, иногда с перерывом в два или три года, в результате чего он был полон всевозможных полевых цветов и травы несчетного количества видов. А за лугом был лес, который звался Ведьминым, почему — все уже давно забыли: древние заросли дуба, бука и каштана. Все вязы уже, конечно, исчезли или почти исчезли.
«Здесь происходит что-то странное, — сказала я себе. — Что-то, не вписывающееся в рамки обычных странностей и утонченной оригинальности моей матери».
Я подошла к ней и успокаивающе положила руку на плечо.
— Все в порядке, старушка?
— Хм-м, я всего лишь упала. |