— Ma certo, caro, pensai che posso qui venire senza avere i soldi?.

— Извините, синьора, пожалуйста, проходите, я принял вас за русскую…

А если принял за русскую, то какого черта задавать вопросы на английском? Чувствую, как во мне крепнет отвращение к внезапно народившемуся классу откормленных мордоворотов, которые, нацепив модные пиджаки и вызубрив пару иностранных фраз, считают себя на три уровня выше тех несчастных, кто продолжает ходить на заводы и там создавать материальные ценности, толпиться в магазинах за дешевыми супнаборами и давиться в автобусах.

* * *

А может быть, я просто зануда и пусть каждый живет как хочет?

Прорвав заграждение, я устремилась на помощь Эванжелине, которая растерянно взирала на симпатичную высокую девушку в униформе. Девушка говорила по-английски, а Эванжелина из всего английского знала лишь «сорри», «гуд» и один глагол, наиболее часто употребляемый в американских видеофильмах. Можно было подумать, что мы попали не в казино, а на курсы ликбеза — они, наверное, решили нас закопать со своим английским. Я вмешалась. Девушка облегченно вздохнула, одарила нас божественной улыбкой, сообщила, что она — менеджер, совсем недавно прилетела из Америки, и повела нас к рулетке — сначала мимо одноруких бандитов, потом — мимо карточных столов.

Рулетка находилась на втором этаже. Небольшой зал, благодаря плотно зашторенным окнам, был погружен в полумрак, но зеленые игорные столы были залиты ярким светом. Слышались приглушенные голоса и вздохи, звук катающихся шариков. От присутствующих дам мы с Эванжелиной отличались отсутствием сверкающих побрякушек на шеях и запястьях. Но по встревоженным мужским взглядам я поняла, что даже здесь, где мысль сосредоточена только на игре и выигрыше, появление Эванжелины не осталось незамеченным.

Моя душечка горячо шептала мне на ухо:

— Будем играть по системе. От общего — к частному. Поставим сначала на красное, потом на столбец, потом на каре, потом на разделение, а потом на семерку — у меня седьмого числа день рождения…

Из этой взволнованной скороговорки я поняла, что 1) Эванжелина основательно подковалась, прежде чем идти в казино, 2) сыграть самой мне не удастся, 3) сейчас мы поставим сто долларов на красное и выпадет черное.

В общем, я разменяла в кассе бумажку, вручила Эванжелине 50 долларов и ушла к другому? столу.

Там было только два свободных места. Я села. На меня никто не поднял глаз, и через минуту я сама забыла обо всем на свете. Шарик бегал по кругу, напротив сидела нервная, возбужденная девушка-азиатка. Судя по горе фишек и мятых бумажек, везло ей сегодня основательно. Крупье методично провозглашал: «Делайте ваши ставки, господа», — но я пока только смотрела.

Экзотичная азиатка сдвинула гору фишек на недобор — и через минуту куча денег перед ней удвоилась. Затаив дыхание, она отделила фишки от долларовых бумажек и поставила на красное. Я (конформистка!) сделала то же самое, и через пару томительных мгновений у меня было уже сто долларов. Чувство азарта, еще не изведанное мною в таком концентрированном варианте, стало захватывать. За столом лишь один крупье был бесстрастен и невозмутим, других выдавали красные пятна на щеках и горящие глаза.

Красивой азиатке крупно везло, это был ее день, она следила за шариком, не отрывая глаз, — так Антрекот, собравшись в напряженный комок, водит взглядом за мухой на оконном стекле. Девушка поминутно заправляла назад тонкие пряди волос, которые выбились из прически и теперь очень привлекательно свисали на уши.

— Все на зеро, — хрипловато выдохнула она.

— Извините, максимальная ставка две тысячи.

— Хорошо, две тысячи на зеро.

Кажется, все переживали уже не за себя, а за девушку.