Он их пропустил, а сам через несколько минут тронулся следом. Их «Шевроле» маячил впереди на правой полосе (они рассчитывали, что он их обгонит: что ж, извольте). Километров через пять Фрэнк свернул на Стрим-роуд, а оттуда на удачно подвернувшуюся окольную грунтовку. По ней он проехал еще около двух километров, мимо каких-то брошенных хибар и жилого трейлера с притулившимися рядом машинами без колес. Наконец сошли на нет и эти скудеющие признаки человеческого жилья. Дорога сделалась еще ухабистей (машину подкидывало так, что немела спина). Когда вокруг бескрайней стеной потянулся лесной массив, Меррик заглушил мотор. Слышно было, как сзади постепенно приближается «шеви». Выйдя из авто, водительскую дверцу Меррик оставил открытой, а сам подлеском двинулся обратным курсом к подъезжающим русским. Завидев брошенный автомобиль, они остановились. Можно было почти угадать, о чем они там меж собой совещаются. Они уже поняли, что он завел их в ловушку; вопрос сейчас лишь в том, как из нее выбраться в целости, убрав при этом негодяя. Из подлеска Фрэнк видел, как один из них, рыжий, нервозно озирается на пассажирском сиденье. Вариантов у них немного: можно дать задний ход и уехать в надежде повторно настичь гада на дороге, на машине или пешего; можно выйти из машины и с двух сторон подбираться к нему. Правда, при открывании дверец оба они будут крайне уязвимы, ну да двум смертям не бывать; к тому же выстрелом он себя раскроет.
Дожидаться этого момента Меррик не стал. Едва рыжий отвернулся, как он метнулся из кустов и стал палить через заднее окно — бах, бах, бах, — замечая сквозь дырья, как на лобовое стекло брызнула кровь, а водитель на сиденье кулем завалился на бок. Его товарищ распахнул свою дверцу, поспешно отстреливаясь: пути к отступлению у него теперь не было. Бок Меррику прошила палящая боль, но он, невзирая на нее, сделал еще один выстрел, с мстительным удовлетворением заметив, как второй русский дернулся и упал, а стрельба, соответственно, прекратилась.
Меррик медленно подошел к сгорбленной на земле фигуре; кровь жарко стекала по боку, пропитывая штаны и рубашку. Пинком выбив из руки лежачего пистолет, он встал сверху. Рыжий, с раной в области шеи и еще одной прямехонько по центру груди, лежал на боку возле правого заднего колеса. Глаза были прикрыты, но он дышал. Фрэнк нагнулся, подобрал его «кольт», а в карманах, пошарив, нашел бумажник и запасной магазин для пистолета. «Yev-ge-ny U-ta-rov», — прочел Меррик в водительском удостоверении. Ну, Утаров так Утаров.
Из бумажника Меррик вынул триста двадцать шесть долларов и сунул их себе в карман, а порожний кошель кинул на грудь умирающему. Плюнув на землю, Фрэнк удовлетворенно убедился, что слюна белая, без признаков крови. Тем не менее сам факт ранения вызывал у него злость, прежде всего на себя. Вот так, чуть ли не с первого выстрела в него никто не попадал уже много-много лет. Значит, стареем с годами, теряем подвижность, а вместе с тем и время, отпущенное на бессмертие. Меррик чуть качнулся на ногах. Движение привлекло внимание этого самого Евгения, отвлекая его от мыслей о собственной скорой кончине. Глаза у него приоткрылись, чуть шевельнулись губы.
— Назови мне имя, — глядя сверху, сказал Меррик. — У тебя на этом свете еще есть чуток времени. Иначе оставлю тебя здесь подыхать. Смерть будет медленная, а муки станут чем дальше, тем невыносимей. Назовешь имя — я сделаю так, чтоб тебе было легче, в смысле умирать.
Утаров, или как его там, что-то прошептал.
— Давай говори, — велел Меррик. — Нагибаться я больше не буду.
Раненый сделал еще одну попытку. На этот раз из горла сухим шелестом клинка о брусок выдавилось слово:
— Дубус.
Двумя выстрелами в грудь Меррик добил русского, после чего шаткой поступью побрел, кропя за собой след, похожий на давленые ягоды. |