Следующим вечером состоялся ужин в «Наташе», в честь Джун Фицпатрик. Джоэла Хармона на нем не было. Присутствовали всего несколько друзей Джун, а также искусствовед из «Пресс геральд» Фил Айзексон и еще пара-тройка человек, которых я знал понаслышке. Я думал тот ужин манкировать, но Джун настояла, и в итоге посидели очень мило. Я ушел через пару часов, когда вино было еще не допито, а десерт только собирались заказывать.

С моря задувал резкий жалящий ветер, от которого непроизвольно слезились глаза. Я шел к своей машине, которую припарковал на Миддл-стрит, неподалеку от мэрии. Свободных мест здесь было предостаточно, а прохожих всего ничего.

Чуть в стороне от полицейского управления Портленда впереди по ходу стоял человек. Курящий — видно по огоньку, тлеющему в затенении козырька парадной. С моим приближением человек сошел на тротуар и остановился непосредственно у меня на пути.

— Пришел попрощаться, — сказал он. — До поры.

Одет Коллектор был как обычно, в знававшее лучшие времена черное пальто, из-под которого проглядывали бирюзовый пиджак и старомодная, застегнутая до верха рубашка с широким воротом. Он сделал глубокую последнюю затяжку и отстрелил в сторону окурок.

— Я слышал, у тебя с делами нелады?

Разговаривать с этим человеком, кем бы он ни был, мне хотелось менее всего, но иного варианта, похоже, просто не оставалось. Вместе с тем закрадывалось сомнение, что меня он здесь поджидал лишь для того, чтобы распрощаться. С таким персонажем на сантименты рассчитывать не приходилось.

— Знаешь, от тебя мне одни неудачи, — признался я. — Ты уж извини, но с твоим уходом я не разрыдаюсь.

— Как знать. А ведь ты тоже мне, надо сказать, счастья не приносишь. Пришлось вот передислоцировать часть моей коллекции. И дом надежный я потерял. А еще мистер Элдрич стал жертвой нежелательной публичности. Боится, что это ему смерть лютая.

— Ах, какое горе! Он ведь всегда был так полон жизни.

Из кармана Коллектор достал табак с бумажкой и аккуратно свернул самокрутку, в то время как предыдущая цигарка еще дотлевала в водостоке. Впечатление такое, что ему и думать толком не думается, пока меж пальцев или губ у него что-нибудь не горит или не дымится.

— Раз уж ты здесь, — сказал я, — у меня к тебе вопрос.

Коллектор вставил самокрутку в зубы, прикурил и выпустил в ночной воздух снопик дыма, тут же подхваченный ветром. При этом он взмахнул рукой — мол, валяй.

— Почему те люди? — спросил я. — Откуда вообще интерес к этому делу?

— В равной степени я мог бы спросить об этом тебя, — ответил он. — Если уж на то пошло, тебе за их розыск никто не платил. С таким же успехом, пожалуй, можно было бы поставить вопрос так: а почему не они? Мне всегда казалось, что в этом мире существуют два исконных типа людей: те, которых сам гнет существующего в них зла лишает всякой силы и они отказываются действовать, потому что не видят в этом смысла, и те, которые выбирают борьбу и сражаются до конца, поскольку понимают, что не делать ничего неизмеримо хуже, чем делать что-то и в итоге проиграть. И я решил сам пройти по всему пути расследования, из начала в конец.

— Надеюсь, у тебя результат вышел более продуктивный, чем у меня.

Коллектор в ответ рассмеялся.

— То, как оно для тебя обернулось, в сущности неудивительно, — сказал он.