О том, что на протяжении последнего полугода существования нашей семьи, отец за нашими спинами состоял в отношениях с незнакомой нам женщиной, младшей него на целых одиннадцать лет, мы узнали безжалостно внезапно. Гром среди ясного неба так не поражает, как поразило меня то, с какой лёгкостью за последним нашим совместным ужином он вдруг выдал фразу: “Дорогие мои, мне нужно вам кое что сказать: я влюблён не в вашу маму”. Может быть он предпочёл бы продолжать скрывать свою тайную интрижку до бесконечности, вот только Доди забеременела от него. Скорее всего, она с чётким расчётом подошла к организации этой беременности. Подозреваю, этого расчёта нашему отцу прежде было не предугадать, а отныне никогда не понять, при его то высоком интеллекте.

Родители развелись быстро, а уже через шесть месяцев после злосчастного ужина, расколовшего мою подростковую жизнь на “до” и “после”, новая миссис Киттридж родила нашему отцу сына. Отец обеспеченный юрист, много работает и столько же зарабатывает, так что ни с разводом, ни с содержанием новой семьи у него проблем не возникло даже несмотря на то, что его молодая жена только и занимается тем, что усердно выкачивает из него всю финансовую составляющую его личности. В самом начале короткого бракоразводного процесса она пробовала уговорить отца поделить с нами имущество, но здесь отец, каким то чудом, устоял – оставил нам с матерью большую трехкомнатную квартиру в Калгари, автомобиль и ежемесячное пособие на несовершеннолетних детей.

Первые полгода после развода мать пребывала в сильно подавленном состоянии. Её апатия завершилась неожиданно резко: однажды она услышала от близкой подруги, будто отец уже начал уставать от выходок молоденькой жены и подаренного ей ему, безустанно кричащего младенца. После этих сильно приукрашенных вестей мать словно ожила: сделала новую прическу, сменила гардероб, сошлась на работе с каким то мужиком по имени Чарли, которого мы с Лив до сих пор видели всего лишь два раза. Она настолько ушла в свои новые отношения, что заметно подзабила на меня с сестрой. Теперь мы обедали и ужинали без неё, сами занимались домашним хозяйством и, по сути, полноценно общались с единственным оставшимся в нашем пространстве родителем только в те выходные, в которые этот родитель не уезжал с Чарли куда нибудь подальше за город. Две недели назад она впервые отправила нас пожить к отцу и Доди, а сама направилась в сторону залива Джеймс, чтобы понежиться там в лучах летнего солнца в компании Чарли. Ещё год назад она предпочла бы вскрыть себе вены, нежели отдать нас на проживание под одну крышу с этой “мелированной парикмахершей”, как она любила обозначать Доди, а сейчас уже была рада возможности избавиться от меня с Лив на целый месяц, пусть даже избавление это исходило со стороны всё той же Доди.

Теперь я здесь, выбираю молоко для распущенной стервы, неспособной сходить за продуктами самостоятельно. Как же быстро меняется жизнь. Даже не хочется думать о том, что будет через месяц, когда я уеду в Ванкувер. У Лив явно будут проблемы с принятием факта моего отъезда. Когда она узнала о том, что меня с первой попытки приняли в университет, на который я заглядывалась последние пару лет старшей школы, она чуть не разревелась. И хотела бы я сказать, что это были слёзы радости за успех сестры, но это были не они. Лив не хотела, чтобы я уезжала. Она хотела, чтобы я, как единственный до сих пор не предавший её человек, осталась рядом с ней, возможно даже навсегда и даже несмотря на то, что это, конечно, было бы неправильно. Я не могла отказаться от желаемого мной университета Ванкувера, променяв его на университет Калгари, лишь из за того, что родители разошлись, а Лив слишком остро реагирует на этот мир. Она даже к нашему единокровному брату относится чрезмерно остро: чуть ли не ненавидит его, думая, будто именно он явился причиной развода наших родителей.