– Пи-Джи?

– Да.

– Зачем?

Сильный порыв ветра сотряс церковь, с улицы в неф ворвалась волна холодного воздуха. Едва заметный аромат благовоний и куда более ощутимый запах плесени унесло. Явственно запахло серой.

– У тебя есть братья или сестры? – спросил Джой.

– Нет, – удивленная вопросом, Селеста покачала головой.

– Кто-нибудь живет с тобой и родителями – бабушка, дедушка?

– Нет. Только мы трое.

– Беверли – одна из двенадцати.

– Двенадцати?

Джой указал пальцем в грудь Селесты, рука тряслась.

– Потом твоя семья, два, три, четыре. Кто еще живет в Коул-Вэлью?

– Доланы.

– Сколько их?

– Пятеро.

– Кто еще?

– Джон и Бет Биммер. С ними живет мать Джона, Ханна.

– Трое. Трое Биммеров, пять Доланов, ты и твои родители. Одиннадцать. Плюс она, на алтаре, – взмахом руки он обвел две скамьи первого ряда. – Двенадцать.

– Господи.

– Не нужно быть телепатом, чтобы понять, что он задумал. Причина, по которой он остановился на числе двенадцать, ясна. Двенадцать апостолов, все мертвые и сидящие рядком в секуляризированной церкви. Молчаливо воздающие должное не богу, а тринадцатому апостолу. Вот кем, я думаю, Пи-Джи мнит себя – тринадцатым апостолом, Иудой. Предателем.

Не выпуская из руки монтировку, Джой открыл калитку в алтарной преграде, вернулся в неф. Прикоснулся к одной из цифр на левой скамье. Кое-где краска еще не засохла, оставалась липкой.

– Иудой. Предателем семьи, – продолжал Джой, – предателем веры, в которой его воспитали, никого не уважающим, ни во что и ни в кого не верящим. Никого не боящимся, даже бога. Идущим по острию ножа, рискующим, как никто... рискующим своей душой... ради танца над пропастью ада.

Селеста двинулась следом, прижалась к нему, ища поддержки, борясь со страхом.

– Он выстраивает... символическую живую картину.

– Из трупов. Этой ночью собирается убить всех жителей Коул-Вэлью и перенести их тела сюда.

Она побледнела.

– Так и произошло?

Джой не понял.

– Что произошло?

– В будущем, в котором ты жил... все жители Коул-Вэлью погибли?

И тут до Джоя дошло, что он не знает ответа на вопрос Селесты.

– После той ночи я перестал читать газеты. Избегал телев