Однако, при определенном объеме эти тела – например, большие деревья, метровая толща воды, глыбы угля или кварца, становятся препятствием для моего зрения.

Золото, платина, ртуть выглядят черными и непрозрачными, лед имеет черноватый оттенок. Воздух и пар прозрачны, но окрашены, как и многие предметы из стали и чистой глины. Облака не заслоняют мне солнце и звезды. К тому же я отчетливо различаю сами облака, плывущие по небу.

Близкие, как я уже говорил, совсем не замечали необычности моего зрения: они считали, что я неправильно воспринимаю цвета, только и всего. Такое отклонение встречается слишком часто, чтобы уделять ему особое внимание. Кроме того, оно никак не отражалось на моем поведении, поскольку очертания предметов я видел не хуже, а может быть даже лучше, чем большинство людей. Отличить по цвету один предмет от аналогичного ему представляло для меня трудность лишь в том случае, если я видел эти предметы впервые. Когда кто-то при мне называл один жилет синим, а другой – красным, то подлинные, видимые мною цвета не имели для меня значения, синий и красный превращались в чисто мнемонические, то есть способствующие запоминанию понятия.

Из этого вы могли бы сделать вывод, что между цветами, которые видел я, и палитрой красок, принятой среди остальных, существовало какое-то соответствие, как будто бы я воспринимал цвета так же, как прочие люди. Но я уже говорил, что если красный, зеленый, желтый, синий и так далее являются чистыми цветами, наподобие цветов призмы, то я их воспринимаю как оттенки темно-серого. В природе, где ни один цвет не встречается в чистом виде, все происходит иначе: любая вещь, именуемая зеленой, мне кажется состоящей из многих цветов. Правда, следующий предмет, также называемый зеленым, который для вас ничем не отличается от нее, я воспринимаю совсем по-другому. Как вы уже поняли, моя цветовая гамма не соответствует общепринятой: если для меня желтый – и молочно-белый, и золотой, то все равно, что называть красным – это и мак, и василек.

И даже если разница между моим зрением и зрением остальных людей ограничивалась бы только вышеизложенным, одно это уже было бы необычно само по себе. Однако, все это сущая малость по сравнению с тем, что мне предстоит рассказать вам. Особый мир, имеющий иную окраску, мир, к которому нельзя применить человеческие понятия «прозрачный» и «непрозрачный»… Способности видеть сквозь облака, различать звезды на ночном, затянутом тучами небе, наблюдать сквозь деревянные стены за тем, что происходит в соседней комнате или на улице – ничто по сравнению с тем, что я вижу живой мир, мир, существующий бок о бок с нашим, мир, о котором никто даже не подозревает, ибо ни разу между ними не было установлено никакого контакта. Что значит все это после того, как я обнаружил на нашей планете иную форму жизни, живое сообщество, представители которого и строением, и внешним видом, способом существования и размножения, появлением на этот свет и исчезновением с него не похожи ни на одно известное нам живое существо? Эта фауна сосуществует рядом с нами, может свободно проходить сквозь нас, влияет на все, что нас окружает и, в свою очередь, подвержена нашему влиянию, черпая в нем силу. Эти существа, и я это доказал, тоже ничего не ведают о нас. Таким образом, ничего не зная друг о друге, мы и они растем и развиваемся.

Это целый живой мир, столь же разнообразный, как и наш, столь же, а может быть, и более могущественный, ибо он опосредованно влияет на жизнь всей нашей планеты! Таинственные создания обитают в воде, в воздухе и на суше, воздействуя на окружающую среду иначе, чем мы, но с неслыханной энергией и тем самым косвенно влияют и на людей, и на их судьбы, как мы в свою очередь влияем на них…

Вот что я видел, что продолжаю наблюдать – единственный среди людей и животных, вот что я страстно изучаю уже пять лет, после того, как в детстве и юности смог лишь установить, что эти явления существуют.