Изменить размер шрифта - +

Но гроб позади меня стоял открытым. Широко открытым. Если мёртвый человек проснётся в этом грабу, ему не нужно будет звонить в колокольчик. Ему нужно будет только прочистить горло или положить мне руку на плечо. Свою холодную руку…

Быстро я повернулась. Это было женщина. Как чаще всего бывало. Она, должно быть, была очень старой. Её лицо было покрыто складками и морщинами и коричневыми пятнами. Её закрытые веки отсвечивали сливово-синим и светло-фиолетовым с намёком на розовый блеск — мама уже поработала. Но губы были бледными, больше жёлтыми и синими, чем розовыми. Я вздрогнула.

И всё же — её лицо выглядело спокойным. Спокойным и в тоже время удовлетворённым и таким, будто она чего-то ждёт. Могвай начал скулить и царапать меня за штанину. Я не обращала на него внимания. Я всё ещё пристально смотрела на лицо старой женщины, которое в мерцание свечей внезапно стало выглядеть снова как живым. Опять моего затылка коснулся ледяной, влажный сквозняк и послышался тихий стук. Дверь закрылась.

Некоторые свечи затухли, и стало так темно, что я на один момент ничего не могла больше видеть. Я могла бы поклясться, что больше не была одна. Кто-то был здесь внутри, со мной и мёртвой. Он только что зашёл в подвал вместе с холодным сквозняком и захлопнул дверь.

— Мама? — прошептала я. Я вцепилась в край гроба: полированная древесина и под ней сразу мягкий, блестящий материал внутренней отделки.

Никто не ответил. Только Могвай начал ещё сильнее храпеть и скулить. Не переставая, его когти царапали вдоль моих штанов. Я сдвинула его в сторону, но он тут же вернулся и продолжил докучать мне.

— Кто там? — спросила я более громко. — Папа, мама? Это вы? — Я затаила дыхание и стала ждать. Снова я ничего не услышала, кроме гудения холодильных комнат и действующего на нервы визга и храпа Могвая. Он хотел выйти отсюда, и к чёрту, я тоже этого хотела. Кто бы там не стоял за моей спиной — мне надо сбить его и пробежать мимо.

Я развернулась и достигла одним прыжком двери. Хорошо, за мной никто не стоял, хотя я всё ещё чувствовала его. Но мама не только поставила подсвечники и всё украсила розовым, но и установила возле гроба вазу с сухими ветками. Я свалилась на пол с вазой между моих колен. Она разбилась на несчётное количество осколков, а выступающие ветки расцарапали мне лицо. За моей спиной громко загремело, но это меня не заботило, я хотела только одного: как можно скорее отсюда выбраться.

Я подтянулась на ручки двери вверх и попыталась надавить на неё. Она не пошевелилась. Могвай начал взволнованно лаять и царапать лапами дверную раму.

— Я пытаюсь, не видишь? — ахнула я и навалилась всем весом на ручку, но снова я не смогла опустить её вниз. За мной начало потрескивать и щёлкать. Я затаила дыхание. Потрескивать? Щёлкать? Нет, трупы такого не делали. Они пукали и свистели, но они не трещали. Но прежде всего они не воняли сгоревшей листвой.

— О нет… Нет! — Уже потрескивание стало громче, чем мой голос. Сухие ветки, которые свисали поперёк подсвечников, ярко горели. Языки пламени достигали потолка.

Быстро я схватила кувшин с водой и вылила воду на горящие ветки. Взрыв был таким сильным, что отбросил меня назад. Я мягко приземлилась на мёртвую женщину в гробу, которая поддавшись, зашипела, в то время как передо мной загорелся весь стол. Это была не вода.

— Мама, ты глупая корова, ты всё переставила! — выла я. — Да ведь в кувшин для воды не наливают спирт! — Мои слёзы тут же испарялись. Моя кожа была настолько горячей, что казалось, она горит, мой плач перешёл в кашель. Задыхаясь, я сорвала покрывало с трупа и бросила его на пламя, но это было бесполезно, и покрывало тоже загорелось и упало потрескивая на пол, где остаток разлитого алкоголя, маленькой узкой дорожкой из огня спешил к моим ногам.

Быстрый переход