— Я знаю, — ответил Слейд. — Каждый раз, присутствуя на казни, я чувствую то же самое. Казнь — это осуществление принципа «глаз за глаз», но это не всегда утоляет жажду мести. Она может терзать тебя даже после смерти преступника, когда он уже — вне пределов досягаемости. — Суровость омрачила черты его лица, изможденного пережитыми испытаниями. — А в данном случае лорд Истбурн — не единственный виновный и не больше всех заслуживавший наказания.

Я согласно кивнула, расстроенная не меньше, чем он: Вильгельм Штайбер оставался на свободе.

— Кстати. У меня есть кое-какие новости о Штайбере, — сказал он, доставая из кармана письмо, полученное утром, и вскрывая конверт, — из Министерства иностранных дел. Они искали Штайбера, прочесывая Уайтчепел и расспрашивая иностранцев-беженцев. Один из их информаторов видел Штайбера на борту корабля, направлявшегося в Касабланку. Его упустили. — Я была разочарована, но не удивлена. — Лучше бы я убил негодяя! — с горечью воскликнул Слейд.

— Ты стоял перед трудной дилеммой и сделал правильный выбор, — напомнила я ему. Любовь ко мне заставила его пожертвовать своей местью, а кроме того, он предпочел благо многих людей собственному желанию получить долгожданное удовлетворение.

— Да… — задумчиво согласился Слейд.

Я знала, что он снова и снова обдумывает события прошлого вечера, пытаясь решить, мог ли он поступить по-другому, и добавила с глубокой убежденностью:

— Сделай ты один неверный шаг — все могло бы обернуться иначе. Если бы ты убил Штайбера, вероятно, ты не сумел бы спасти всех нас.

Выражение лица у Слейда было скептическим, но в конце концов он смирился.

— Может, и сумел бы. Но какой смысл обсуждать это? Теперь мы уже никогда этого не узнаем. Все кончено.

— Да, — облегченно подтвердила я. — Если Англия и Россия когда-нибудь вступят в войну, мы сможем с удовлетворением сказать, что оружие Кавана не будет в ней использовано ни той, ни другой стороной. Пусть Штайберу и удалось улизнуть, но мы теперь должны подумать о своем будущем. — Этот вопрос мы обсуждали всю предыдущую неделю и решили: первое, что мы обязаны сделать, это лично рассказать о нашем браке моему отцу. Более того, я хотела настоящей свадьбы, венчания у меня дома, в нашей церкви. — Давай сегодня же отправимся в Гаворт.

Но Слейд не слушал. Он читал распечатанное письмо, и странное выражение радости, смешанной с тревогой, все отчетливей обозначалось на его лице.

— Что там? — спросила я.

— Я восстановлен в должности. Теперь я снова — агент Министерства иностранных дел.

— Но это же хорошая новость! Правда? — воскликнула я радостно, потому что знала: это то, о чем он мечтал; ему возвращены честное имя и доверие короны.

Отложив письмо, он обхватил руками мои ладони. Я поняла все по муке, затаившейся в его взгляде. Из моих глаз брызнули слезы:

— О нет!

— Да, как бы горестно ни было мне говорить это. Плохая новость состоит в том, что меня посылают на выполнение очередного задания.

Я прижалась к нему в тщетной попытке удержать подле себя, но его звал долг. Он обязан был дать ответ, и я знала, каким он будет.