Лу взглянула на него и улыбнулась.

— У тебя такой свежий вид.

Не слова жены, не выражение ее лица, но что-то иное, необъяснимое, заставило его вспомнить о своем росте и прийти в крайнее смущение. Скривив губы в жалкое подобие улыбки, Скотт прошел к дивану и сел рядом с Лу, тут же пожалев о том, что сделал это.

— От тебя очень приятно пахнет, — потянув носом воздух, сказала Лу. Она имела в виду запах его лосьона для бритья.

Скотт что-то тихо буркнул себе под нос, глядя на правильные черты ее лица, на ее пшеничного цвета волосы, зачесанные назад и завязанные в хвостик ленточкой.

— Ты выглядишь хорошо, — сказал он. — Просто здорово.

— Здорово! — усмехнулась она. — Не я, а ты.

Скотт резко наклонился и поцеловал ее теплую шею. Лу в ответ медленно погладила его по щеке.

— Такая приятная, гладкая, — пробормотала она.

Он сглотнул. Было ли это игрой воображения, фантазией его самолюбия или она действительно разговаривала с ним как с мальчиком? Скотт медленно убрал ладонь с горячей ноги жены и посмотрел на белую полоску, оставшуюся у него на пальце. Две недели назад ему пришлось снять обручальное кольцо из-за того, что пальцы стали слишком тонкими. Прочистив горло, он спросил без всякого интереса:

— Что ты вяжешь?

— Свитер для Бет, — ответила она.

— А-а...

Скотт молча сидел и смотрел, как жена ловко работает длинными спицами. Затем порывисто положил щеку ей на плечо. Мозг его тут же отметил: «Неверный ход». И от этого Скотт почувствовал себя совсем маленьким — ребенком, приникшим к матери. Однако он не пошевелился, думая, что было бы совсем уж нелепо сразу отодвинуться. Скотт чувствовал, как мерно поднималась и опускалась грудь Лу и как у него в животе что-то напряглось, да так и не отпустило.

— А что ты спать не идешь? Не хочешь? — тихо спросила Лу.

Он поджал губы, по спине у него пробежал озноб.

— Нет.

Опять показалось? А может, и вправду голос его, будто лишенный мужественности, звучал как-то слабо, по-детски? Скотт угрюмо посмотрел на треугольный вырез халата жены, на глубокую впадину между двумя высокими холмами ее грудей. От того, что он подавил в себе желание дотронуться до них, в пальцах возникла нервная дрожь.

— Ты устал? — спросила Лу.

— Нет. — Ответ получился слишком резким, и Скотт уже мягче поправился: — Немножко.

После некоторого молчания Лу спросила:

— А что же ты не доел мороженое?

Он со вздохом закрыл глаза. Может быть, это все и показалось ему, да что толку: он все равно сам чувствует себя мальчиком — нерешительным, ушедшим в себя, по глупости задумавшим пробудить желание в этой взрослой женщине.

— Может, тебе принести его сюда? — спросила жена.

— Нет!

Скотт убрал голову с ее плеча и, тяжело откинувшись на подушку, мрачно оглядел комнату. Вся она была какая-то безрадостная. Их мебель еще оставалась на старой квартире в Лос-Анджелесе, и здесь они поставили то, что Марти за ненадобностью и древностью хранил на чердаке. Угнетающая обстановка: стены темно-зеленого цвета, ни одной картинки, окно, завешанное бумагой вместо занавесок, потертый ковер, скрывающий часть поцарапанного пола.

— Что с тобой, дорогой? — спросила Лу.

— Ничего.

— Я что-то сделала не так?

— Нет.

— Тогда что?

— Говорю же — ничего.

— Что ж, пусть так, — прошептала Лу.

Неужели она ничего не понимает? Да, конечно, для нее настоящее испытание — жить в состоянии страшного напряжения, каждую секунду ожидая звонка, телеграммы, письма из Центра.