|
Там были крошечные птички с настоящими перышками, деревянные шары, мастерски расписанные пышными розовыми бутонами, посеребренные звезды и еще множество забавных и удивительно красивых игрушек. Память вернула его к рождественским праздникам, которые он отмечал с Джудит и Элизабет, и даже к тем временам, когда была жива мама. Но ярче всего в памяти ожили последние несколько лет. Он встречал Рождество в одиночестве и силой заставлял себя исполнять традиционный ритуал, а после того, как тетушка Вив отправлялась спать, еще долго просиживал возле ели, потягивая вино и задаваясь вопросом, куда и зачем ведет его жизнь. Что ж, нынешнее Рождество будет совершенно другим. Все эти чудесные украшения теперь приобретут смысл, и впервые бесценная коллекция займет подобающее ей место на ветвях высокой ели, стоящей в центре великолепного зала. Майкл неторопливо принялся за работу: вынимал каждую игрушку из бумажной обертки, вновь заворачивал ее в мягкую ткань и укладывал в маленький пластиковый мешочек. Подумать только! Он будет встречать Рождество на Первой улице! Майкл пытался вообразить, как будет выглядеть особняк в сочельник, представить себе огромную ель в зале. А какое чудесное Рождество ожидает их в следующем году, когда в доме появится ребенок! Внезапно Майклу показалось невероятным, что в его жизни могли произойти такие глубокие и чудесные изменения. А ведь он вполне мог погибнуть – тогда, в океане. И тут перед его мысленным взором возникло яркое видение. Но это был не океан, а церковь в рождественском убранстве – еще одно воспоминание о детстве: алтарь, ясли и… Лэшер, стоящий рядом с ними и смотрящий прямо на него. Лэшер, который был тогда просто «тем человеком с Первой улицы», – высокий, темноволосый, с аристократической бледностью на лице. Его охватил холодный ужас «Что я здесь делаю? Ведь она там совсем одна. Не может быть, чтобы он до сих пор не показался ей». Предчувствие было таким мрачным, таким убедительным, что Майклу стало не по себе. Он заторопился. Наконец он управился с делом, прибрал за собой, сбросил мусор со ступенек, подхватил коробку с украшениями и в последний раз запер чердак. К тому времени, когда он добрался до почты, дождь почти прекратился. Он уже забыл, каково это – ползти в плотной колонне машин, медленно кружа по мрачным, узким каменным улицам. Даже Кастро-стрит, которую он всегда любил, показалась ему угрюмой в этот вечерний час пик. Он отстоял в длинной очереди, чтобы отправить коробку, потихоньку свирепея от полнейшего безразличия клерка, – с тех пор как он вернулся на юг, ему ни разу не приходилось сталкиваться с подобной грубостью, – а затем поспешил в свой магазинчик на Кастро. Роуан не стала бы ему лгать. Не стала бы. Этот призрак затеял свою старую игру. И все же зачем он появился возле яслей в то далекое Рождество? Что означала его улыбка? Ладно, ну его к черту. Может быть, не следует вообще искать в этом какой-либо смысл. В конце концов, он видел этого человека в тот незабываемый вечер, когда впервые услышал игру Исаака Стерна. И еще сотни раз – когда проходил по Первой улице. Но паника в душе росла и становилась невыносимой. Как только Майкл оказался в магазине, он сразу запер за собой дверь, схватил телефон и набрал номер Роуан. Никто не ответил. В Новом Орлеане как раз середина дня и тоже стоит холод. Возможно, Роуан прилегла ненадолго. После пятнадцатого звонка Майкл повесил трубку. Он огляделся. Работы накопилось много. Предстояло избавиться от партии латунных гарнитуров для ванных комнат и решить, что делать с разноцветными витражными стеклами, приставленными к задней стене. |
