По правде говоря, она и сама не знала, отчего ей так не хотелось открывать этому человеку всю правду о себе и о своих сестрах. По большому счету он не сделал им ничего дурного, наоборот, они не получили от Ройса ничего, кроме добра, но недоверие все еще продолжало царапать ее душу. Возможно, это происходило лишь из-за того, что англичанин сумел воздействовать на нее совершенно непонятным образом, возможно, из-за того, что под его проницательным взглядом в ней тут же просыпалась неуверенность в себе. А быть может, она просто злилась на себя, осознавая, что ощутила неподдельное облегчение, когда сэр Ройс взвалил на себя их проблемы, взявшись сопровождать до постоялого двора. Конечно, было легко и замечательно переложить свои заботы в чьи-то чужие руки, а самой отстраниться, хотя ответственность за начало новой жизни сестер лежала лично на ней самой!

И было еще кое-что, с чем она не могла примириться. Впитав горький опыт матери, Мэри считала невероятной глупостью вверять свое благоденствие, свою независимость в руки мужчины. Безусловно, полагаться следует только на саму себя, и в этом не было никакого сомнения.

Между тем сэр Ройс задержал на Мэри изучающий взгляд и рассматривал ее достаточно долго, стараясь понять, что сейчас в ее глазах. Интерес? Удивление? Попытка понять его? Что ее интригует и в то же время смущает? В конце концов Мэри вовсе отвернулась в сторону, не в силах больше выдерживать его проницательного взгляда.

В экипаже воцарилось молчание, и даже Лили, любопытная сверх всякой меры, воздержалась от лишних вопросов. Так продолжалось до тех пор, пока экипаж не вкатился на постоялый двор и, выскочив из него, сэр Ройс не приказал сестрам оставаться внутри, однако, обменявшись понимающими взглядами, они быстро вышли и отправились за ним следом…

Войдя в гостиницу, они увидели сэра Ройса, беседовавшего с маленьким человечком, который согласно кивал головой, не забывая при этом подобострастно улыбаться. Ройс обернулся на шум, который произвели сестры, входя в вестибюль, но не стал протестовать, хотя и наградил их кривой ухмылкой. Повернувшись к хозяину, он перекинулся с ним несколькими словами и, вынув из кармана, что-то вручил маленькому человечку.

Человечек испарился.

– Это Холкомб, – пояснил сэр Ройс сестрам, впрочем, обращаясь больше к Мэри. – Он содержит постоялый двор «Вепрь и медведь» и предлагает вам обождать в отдельной комнате, пока лично не убедится, что спальни для вас полностью готовы. А пока мой извозчик перенесет ваши вещи.

Тут же появившаяся горничная проводила девушек в одну из отдельных комнат, продуманно расположенных подальше от внутренней таверны, дабы ее подвыпившие посетители не тревожили остальных постояльцев. Через несколько минут она пришла вновь, неся поднос с чайником и кружками, и заверила, что тарелки с горячим рагу будут чуть позже, – если, конечно, гостьи пожелают.

Переглянувшись, гостьи с радостью пожелали. В комнату вошел сэр Ройс и, бросив оценивающий взгляд, произнес:

– Итак, леди, сдается мне, что тут совсем неплохо, засим позвольте откланяться…

Сестры Мэри стайкой бросились к нему со словами благодарности, и даже вечно застенчивая Роуз, покраснев, не смогла сдержать мягкой очаровательной улыбки, и эта сдержанность только подчеркнула глубину и искренность ее благодарности. Только сама Мэри продолжала оставаться в стороне, не спуская с Ройса холодного задумчивого взгляда. Рано или поздно излияния в благодарностях подошли к концу: настало время прощаться, и Ройс, повернувшись к Мэри, отвесил ей отдельный галантный поклон.

– Мисс Баскомб, благодарю за доставленное удовольствие…

– В самом деле все было прекрасно. – Мэри поклонилась в ответ, чувствуя, что этот последний жест получился у нее слишком чопорным. Ей было крайне неудобно выглядеть неблагодарной, однако она уже знала, что, приближаясь к этому человеку, начинает испытывать необъяснимое напряжение.