Тут Филипп перебил араба, желая доказать, что не судьба, признаваемая мусульманами, а личная воля человека руководит его кораблем; но их разговор был прерван приходом племянницы мукаукаса.

Купец почтительно поклонился ей, врач приветствовал девушку с уважением, но в то же время с робостью, непонятной в таком самостоятельном человеке. Он ежедневно посещал дом наместника в продолжение нескольких лет и почувствовал особенное участие к Пауле, заметив неприязнь Нефорис к сироте. Беседы с ним давно заинтересовали ее, а со временем обратились у нее в потребность, несмотря на сухой резкий тон врача, сначала не нравившийся Пауле. Эти разговоры давали пищу ее уму, тогда как в среде людей, окружавших юную дамаскинку, все интересы вращались вокруг мелких событий в знатных семействах города или вокруг догматических споров о религии. Что касается самого мукаукаса, то он почти не принимал участия в женских беседах.

Филипп не говорил с Паулой о мелочах, но касался серьезных вопросов жизни или толковал о книгах, знакомых им обоим. Таким образом ему удалось вызвать молодую девушку на остроумные возражения. Мало-помалу она освоилась с его смелым образом мыслей и подчас беспощадно откровенным языком. Паула особенно стала уважать врача, убедившись в том, что этот ученый, обладавший многосторонними знаниями, отличался в то же время незлобивым сердцем, простотой и беспримерным самоотвержением. Жене мукаукаса не нравились почти все действия племянницы, между прочим, она не одобряла и ее дружбы с домашним врачом, наружность которого не могла вскружить голову молодой девушке. Нефорис не считала Филиппа равным себе и находила, что Пауле, при ее знатном происхождении, было неприлично вести с ним задушевные беседы. Порицая гордость дамаскинки, она упрекала ее за неуместное панибратство с человеком низкого звания; на самом же деле ей было досадно, что врач интересуется их бедной родственницей, она боялась, что это отвлечет его от болезни мукаукаса.

Увидев Паулу на пороге залы, Гашим узнал в ней свою вчерашнюю противницу. Между ними тотчас произошло примирение. Дочь Фомы созналась, что с ее стороны было крайне неразумно ставить в вину отдельному человеку, не делавшему никому зла, ошибки целой нации. Гашим отвечал ей, что люди справедливые всегда способны сознавать свои заблуждения. После того дамаскинка навела разговор на своего отца, и врач Филипп сообщил арабу, что она все еще не хочет отказаться от его поисков.

— Это единственная цель моей жизни! — воскликнула девушка.

— И я полагаю, что ты не права, — сказал врач.

Однако араб возразил, что есть вещи, с потерей которых слишком трудно примириться, и потому нам бывает дорога даже самая слабая надежда возвратить их.

— Я согласна с тобой! — продолжила Паула. — И как ты можешь противоречить мне, Филипп? Не от тебя ли я слышала, что ты не теряешь надежды на спасение больного? Вот и я твердо надеюсь на свидание с отцом. Последняя сестерция из моего имущества пойдет на его поиски, несмотря на запрещение дяди и противодействие его жены.

— Но молодая девушка не может обойтись в таком деле без поддержки мужчины, — возразил купец. — Я много путешествую, мне случается беседовать с людьми из далеких стран; если хочешь сделать мне честь, то выбери меня своим помощником и позволь способствовать твоим поискам!

— Благодарю, искренне благодарю тебя! — воскликнула Паула, с жаром пожимая руку мусульманина. — Помни о пропавшем без вести герое Дамаска, куда бы ты ни поехал. Я бедная, одинокая девушка, но если ты его найдешь…

— Тогда ты убедишься, что и между мусульманами есть люди…

— Способные на подвиги милосердия и готовые помочь беззащитным женщинам, — перебила его Паула.