– «Пустякам»? – подняла брови Йанса. Рубиновая капелька в крыле её носа угрожающе блеснула. – Да дона Энграсия в гробу бы перевернулась, если бы услышала это! Родная бабка приходит к ней раз за разом – а эта курица лишь отмахивается: «Пустяки»! Где уважение? В конце концов, ты ориша, или нет?! Только в снах мы видим судьбу! Только в снах открывается наше ори! И как ещё прикажешь эгунам говорить с тобой? Почему я должна тебе в шесть утра объяснять элементарные вещи?! Та-ак… Где этот проклятый шкаф? Ты хотя бы заглянула в него?

– Нет, – удручённо созналась Оба. – Я боялась.

Йанса встала и решительно двинулась к дверям.

– Подожди! Я с тобой! Йанса, может быть… Может, лучше не надо?

– Если боишься, принеси мне автомат из машины!

– Никакой пальбы в моём ресторане! – всполошилась Оба. – У меня приличное заведение! Ты распугаешь всех клиентов! И вообще, сколько можно возить с собой «узи»? Тебя знает вся Баия, ты мастер капоэйры, кто рискнёт напасть на тебя?

– Это же Бротас, Обинья, здесь всё может быть… – Голос Йанса доносился уже с лестницы. Оба вздохнула и поплелась следом, на всякий случай прикоснувшись к ритуальному ножу Огуна, висевшему на стене.

В золотистом луче света, падающем в слуховое окно, плясали пылинки. Пахло сыростью. На потолке, прямо над шкафом, темнело влажное, заросшее лишайниками пятно.

– Крыша потекла? – поморщилась Йанса.

– Эта зима такая дождливая, – вздохнула Оба. – А дом совсем старый! Я всё время подставляю тазы, но почти не помогает.

– Так скажи парням, пусть починят! Иначе когда-нибудь вас с полковником зальёт прямо в постели! – Йанса шагнула к шкафу. Сейчас, в солнечном свете, он выглядел невинно и безобидно, как обычный чердачный хлам. Йанса не задумываясь дёрнула на себя ветхую дверцу – и прямо на неё с паническим писком вылетела дюжина летучих мышей.

– Обинья, окно!

Оба толкнула створки. Мыши долго и бестолково кружились под самой крышей, натыкаясь на опутанные паутиной балки, но в конце концов одна за другой скрылись за окном. Нырнув в пахнущее гнилью нутро шкафа, Йанса методично извлекла наружу нескольких гекконов, двух глазастых лягушек, раздувшуюся от негодования жабу с кирпич величиной и целую колонию пальмовых жуков. Последними шкаф покинула злющая чета богомолов. Йанса, смахнув с косичек паутину, выпрямилась и пожала плечами.

– Но здесь же ничего больше нет! Взгляни сама! Та-ак… а это что такое? Фу, какая мерзость… Тебе нужна эта рухлядь, или выкинем?

Оба изумлённо приняла из рук Йанса влажный свёрток, в котором едва угадывались пёстрые, покрытые плесенью, почерневшие от времени и сырости нити. Отвалившись, со стуком упала на пол проржавевшая пряжка, – и Оба вспомнила!

Четырнадцать лет назад на улицы Города Всех Святых обрушивался ливень. Дымящееся небо вспарывали синие молнии. Их вспышки озаряли комнаты дома в кондоминиуме на Рио-Вермельо. Шестнадцатилетняя Оба с замиранием сердца открыла дверь в родительскую спальню. Матери с отцом не было дома, но они с минуты на минуту должны были вернуться.

– Обинья, поживей! – Чёрный мальчишка лет восьми с лукавой обезьяньей рожицей вошёл в спальню хозяйской походкой. Его красная бейсболка с чёрным козырьком была тёмной от дождя. – Где этот сейф Нана Буруку?

– Ну что вы с Шанго вздумали, ей-богу… – пробормотала Оба, невольно прислушиваясь: не подъезжает ли отцовский автомобиль. – Как это может получиться, что за глупости…

Мальчишка, развернувшись на босых пятках, одарил её широкой ухмылкой:

– Доверься мне, красотка! Эшу знает что делает! Ну – не будем терять время?

Оба, понимая, что сжигает за собой все мосты, глубоко вздохнула и показала на неприметную дверцу в стене.