Надо поскорее выяснить, что означает это слово и в какую субстанцию я всё-таки вляпалась. То, что в дурно пахнущую, сомнений не вызывало. Оставалось выяснить, насколько глубоко я в ней увязла.

С каждой секундой я только укреплялась в подозрении, что всё происходит на самом деле. Во сне или в бреду всё ощущается совсем иначе. Я же была в себе и в невероятной, но вполне реальной реальности. Чувствовала, как никогда остро, аппетитный запах свежевыпеченной сдобы, доносившийся с первого этажа. Слышала, как у меня под ногами скрипят половицы. Видела, как тусклые лучи холодного зимнего солнца, проникая в витражные окна, рисуют на ковровых дорожках размытые узоры.

А ведь в Питере сейчас весна. Холода наконец отступили, и я уже потихоньку начала мечтать о белых ночах. И о разводе. О возвращении себе свободы. И вот, опомниться не успела, не успела даже пикнуть, как оказалась собственностью незнакомого мужика.

М-да…

Зал, в котором располагалась библиотека, был ещё более просторным, чем тот, в котором без меня меня женили, вернее, определили в загадочные наины. Стеллажи подпирали всё те же лепные своды, а обрамлением библиотеке служили два мраморных камина с приставленными к ним креслами.

— Хорошо, что в ту страшную ночь огонь не коснулся этого крыла. Такое наследие… — бормотала Ориса. — Ваши предки в течение нескольких веков собирали эту коллекцию. Настоящая сокровищница! Где же я видела те эскизы…

Пока служанка осматривала книжные полки, что-то негромко бормоча, вздыхая и причитая, я приблизилась к окну, выходившему на укутанный в снег спящий сад. Ледяные ветви, припорошенные белой крошкой; заснеженные фонтаны и скамейки, стёршиеся белёсой пылью дорожки и тропки. Всё очень красивое, ничего не скажешь. И незнакомое. Совершенно чужое.

Не успела как следует порефлексировать и полюбоваться меланхоличной панорамой, как почувствовала, что из глубин моего иномирского естества (я ведь в другом мире; ну или всё-таки сошла с ума) поднимается горячая волна. Появление этого непонятного чувства спровоцировало появление на широкой подъездной дороге потенциального будущего стального мужа. На де Горте теперь красовался длинный плащ с меховой оторочкой, тёмно-рыжей, богато ниспадавшей на его широкие плечи и, в принципе, делавшей его фигуру ещё массивнее и шире.

Хотя куда уж массивнее…

Вот незнакомец остановился, замер неподвижно, словно решил стать частью заледеневшего сада. Этакой величественной статуей, возведённой в честь себя великого, всемогущего и всенаглого. «Она действительно хороша», — снисходительно оценил он меня. И вёл себя так, словно своим появлением в моей жизни оказал мне честь и сделал большое одолжение.

Сноб доисторический.

Особенно взбесило это его «посмотри на меня».

Несколько секунд он не двигался, и я вместе с ним. Стояла, наблюдала, присматривалась. К этому… покупателю. Пока не вздрогнула, испытав острое желание попятиться. Тёмная точка, появившаяся в небе, которую я сначала даже не заметила, стремительно увеличивалась в размерах, приобретая очертания какого-то животного. Зверя.

— Охренеть, — выдохнула я, когда тварь, очень смахивающая на мифического грифона, опустилась перед снобом. Царапнула когтистыми лапами по камню, которым была замощена дорога, заклекотала утробно, отчего показалось, будто по небу прокатился раскат грома, и склонила к земле свою жуткую морду с длинным, изогнутым, опасно заострённым клювом.

Фантастическое животное словно бы приветствовало и кланялось де Горту. Приглядевшись повнимательнее, увидела, что грифон оседлан. Сунув ногу в стремя, герцог ловко забрался ему на спину, ухватился за повод, и вот тут уже я отступила. Когда его взгляд, не менее хищный, чем у крылатой зверюги, скользнул по дому и задержался на окне библиотеки. Не знаю, заметил ли он меня, но чувство было такое, что да.