Ее очи — бездонные озера, забравшие душу мою. Рот ее — россыпь жемчуга на лепестках розы. Стан ее тонок, а бедра круты…
— А у меня брат… — ответили Одену. — Только я не уверена, захочет ли он меня видеть.
И у него.
Брат есть. Дом. Жизнь. Уже много.
Зачем она руку убрала? Рядом же стоит. Оден чувствует запах, тот самый, серебра, вереска и меда.
Еще смолы. Свежей древесины. Листьев. Прели. Близкой воды. И того железа, которое способно ранить. Кожи. Болота. Ямы и гноящихся ран — это от него.
— Ты ничего не видишь, я правильно поняла?
Он различает слова. И смысл их ясен.
— Это бывает, если слишком долго в темноте пробыть. Зрение вернется. Не расчесывай шею, — его руку перехватили. — Так только хуже будет. Веревку надо снять.
Ее голос был таким мягким, нежным…
…нельзя верить нежным голосам.
— Видишь, пес, как я добра, — руки королевы снимают ошейник. — Ты никому не нужен, но я тебя отпущу… быть может.
Шеи коснулся холодный металл. И Оден, зарычав, бросился на врага.
Ну вот, следовало ожидать.
Мне повезло. Он был ранен. Истощен. И слеп. Напуган и растерян. А я двигалась достаточно быстро, чтобы увернуться от удара.
Не надо было с ножом лезть, подумаешь, узел тугой, как-нибудь да справилась бы…
Пес, встав на четвереньки, вертел головой, пытаясь уловить мой запах. А лес с любопытством наблюдал за происходящим. В конечном итоге, лес устроит и мое тело.
…он крупнее.
Да, на дольше хватит.
Попытавшись сделать шаг, пес наступил на хвост веревки. Сейчас этот дурак сам себя задушит. Головой замотал, попытался ослабить ошейник, но не тут-то было. Хитрая петля, такая только затягивается. Но судя по ранам на шее, ему случалось носить и куда более опасные украшения.
— Послушай, — я приближалась с осторожностью. Слаб или нет, но даже сейчас он сильнее меня во много раз. — Я не хочу причинить тебе вреда. Если бы хотела, то бросила бы в городе. Или сейчас. Мне достаточно просто уйти…
— Нет. Н-не… н-надо.
Заговорил. И кажется, отдавая себе отчет в том, что говорит. Замечательно. Значит, есть шанс договориться.
— Не буду. Но веревку лучше снять. Согласен?
Кивок.
— Ты не бросишься на меня?
— Нет.
— Обещаешь?
— Да.
— Слово на крови и железе?
Пес дернулся, но выдавил:
— Да.
Что ж, этому слову можно верить, и лес разочарованно зашелестел. Понимаю его обиду, но не разделяю. Я все же приближалась к псу с опаской, слово словом, а осторожность не помешает, подозреваю, он и сам плохо понимает, что творит.
— Это я, — коснулась макушки. Волосы у него, как у мамы, с тяжелой остью и мягким пуховым подшерстком, может, поэтому меня тянет его погладить. — Эйо.
— Эйо, — послушно повторил пес.
— Наклони голову, пожалуйста.
Узел был под горлом, и теперь, затянувшись, продавил кожу. Нет, над позвоночником веревку пилить сподручней. Нож у меня хороший, острый, и резать я старалась аккуратно. Пес ждал и, по-моему, боялся шелохнуться.
— Вот и все. Сейчас будет неприятно.
Веревку пришлось отдирать от кожи. Язвы. Кровь. Сукровица. И знакомые проколы под горлом. Его долго держали в ошейнике, не позволяющем опустить голову.
Полчаса — и мышцы ломит. Час — и кажется, что вот-вот их судорогой сведет. Два… и стоит опустить подбородок, как острые зубья впиваются в кожу. Кажется, на третьем я сдалась.
Я всегда была упрямой девочкой, но до пса мне далеко.
— Так лучше?
Не надо его трогать, но я не удержалась. |