«Да, — ответил доктор, — француз, господин Марк Видаль, попросил руки моей дочери…»

«И получил согласие!» — вскричал Вильгельм Шториц.

«Да, господин Шториц, — произнес доктор. — И даже если не было бы других оснований, вы должны были понять, что у вас нет никакой надежды…»

«Есть, — заявил Вильгельм Шториц. — Я не отказываюсь от союза с мадемуазель Мирой Родерих!.. Я ее люблю, и если она не будет моей, то, по крайней мере, она никогда не будет принадлежать другому!»

Слушая этот рассказ, капитан Харалан едва сдерживал гнев.

— Наглец… мерзавец! — проговорил он. — Осмелиться так говорить! А меня здесь не было, чтобы вышвырнуть его вон!

«Решительно, — подумал я, — если эти двое столкнутся лицом к лицу, то будет трудно помешать взрыву, которого опасается доктор Родерих!»

— После этих слов Шторица, — сказал нам доктор, — я встал и заявил, что больше не хочу ни о чем слушать. Вопрос решен, и свадьба состоится через несколько дней…

«Ни через несколько дней, ни позднее…» — ответил Вильгельм Шториц.

«Господин Шториц, — сказал я, указывая ему на дверь, — извольте выйти вон!..» Всякий другой человек понял бы, что его визит не может продолжаться… Однако Шториц остался, заговорил другим тоном, попытался мягкостью получить то, чего не мог добиться угрозами, просил, по крайней мере, отсрочить свадьбу. Тогда я направился к камину, чтобы позвонить слуге. Он схватил меня за руку, гнев снова овладел им, а голос звучал так громко, что, должно быть, слышался за стенами кабинета. К счастью, моя жена и дочь еще не вернулись. Вильгельм Шториц согласился наконец уйти, но продолжал выкрикивать угрозы: «Мадемуазель Родерих не выйдет за этого француза… Возникнут такие препятствия, что свадьба станет невозможной… У Шторицев есть средства, превосходящие все человеческие возможности, и я, Вильгельм Шториц, их использую против неосторожной семьи, которая меня отвергает!» Наконец он открыл дверь кабинета, в ярости вышел на галерею, где собралось несколько пациентов, оставив меня весьма напуганным.

Доктор повторил, что ни одно слово этой сцены не было передано ни госпоже Родерих, ни Мире, ни моему брату. Лучше было избавить их от такого беспокойства. Впрочем, я достаточно хорошо знал Марка и опасался, что он не оставит этого дела, как и капитан Харалан. Однако тот согласился с доводами отца.

— Хорошо, — сказал он, — я не буду наказывать этого наглеца, но если он сам придет ко мне… если начнет угрожать Марку или вздумает нас провоцировать…

Доктор Родерих ничего не смог сказать в ответ.

Разговор закончился. В любом случае нужно было ждать: никто ничего не узнает, если только Вильгельм Шториц не перейдет от слов к действиям. А вообще-то говоря, что он сможет сделать? Как помешает свадьбе? Вызовет Марка на дуэль?.. Или, скорее, совершит какой-нибудь насильственный поступок в отношении Миры Родерих?.. Но как ему удастся проникнуть в особняк, где его больше не примут?.. Ведь не может же он, подумал я, силой ворваться в дом!.. Впрочем, доктор Родерих без колебаний обратится к властям, которые сумеют призвать к порядку этого немца!

Перед тем как мы разошлись, доктор в последний раз обратился к сыну с настоятельной просьбой ничего не предпринимать против Шторица и, повторяю, капитан Харалан неохотно обещал выполнить просьбу отца.

Наша беседа настолько затянулась, что госпожа Родерих, ее дочь и мой брат к тому времени уже вернулись. Я должен был остаться завтракать, так что пришлось перенести на вторую половину дня экскурсию по окрестностям Рагза.