В этот момент раздался душераздирающий крик, крик ужаса.

Колокольчик выпал из руки мальчика и покатился по ступенькам алтаря.

Диакон и иподиакон отстранились друг от друга.

Едва не опрокинутый протоиерей с искаженными чертами лица, испуганным взглядом судорожно схватился за алтарный покров; губы у него еще дрожали от крика; колени подгибались, он готов был упасть…

И вот что я увидел, вот что увидели тысячи людей…

Освященная облатка была вырвана из пальцев старого священника… этот символ воплощенного Слова был схвачен святотатственной рукой! Затем облатка была разломана, и ее кусочки полетели через клирос…

Ужас охватил всех присутствовавших при виде такого кощунства.

И в этот момент я, как и тысячи людей, услышал слова, произнесенные страшным голосом, хорошо нам знакомым, голосом Вильгельма Шторица, который стоял на ступеньках, но был невидим, как и в гостиной особняка Родерихов:

— Горе супругам… Горе!..

Мира вскрикнула и упала без чувств на руки Марка. Казалось, сердце ее разбилось!

XIII

Все, что произошло в соборе Рагза и в особняке Родерихов, было совершено с одной и той же целью и должно было иметь одну и ту же причину. Виновником случившегося мог быть только Вильгельм Шториц. Нельзя было допустить и мысли, что похищение облатки и похищение свадебного венца были просто фокусом! Мне приходило в голову, что отец этого немца передал ему какой-то научный секрет, какое-то тайное открытие, дававшее возможность становиться невидимым… подобно тому как некоторые световые лучи способны проходить через светонепроницаемые тела так, словно тела эти прозрачные… Но не слишком ли далеко я заходил в своих предположениях?.. Поэтому я остерегался высказывать их кому бы то ни было.

Мы привезли домой Миру, не приходившую в сознание. Ее перенесли в комнату и уложили на кровать. Но, несмотря на оказанную помощь, сознание к ней не возвращалось. Мира оставалась неподвижной, бесчувственной. Доктор сознавал свое бессилие перед этой неподвижностью, этой бесчувственностью. Но, в конце концов, она дышала, она жила. Как же она смогла выдержать столько испытаний, как же последнее из них ее не убило?!

Несколько коллег доктора Родериха срочно прибыли в особняк. Они окружили кровать Миры, лежавшей без движения, с опущенными веками и бледным как воск лицом. Ее грудь приподнималась, следуя за неровным биением сердца. Дыхание было таким слабым, что казалось, оно в любой момент может остановиться!..

Марк держал ее за руки, звал ее, умолял, плакал.

— Мира… моя дорогая Мира!..

Она его не слышала, не открывала глаз…

Голосом, прерывавшимся от рыданий, госпожа Родерих повторяла:

— Мира… дитя мое… доченька моя… Я здесь… возле тебя… я… твоя мать…

Мира не отвечала.

Между тем врачи уже применили самые действенные лекарственные средства, и казалось, девушка вот-вот придет в сознание…

Да, ее губы невнятно произнесли несколько слов, но их смысл невозможно было понять… Ее пальцы пошевелились в руках Марка, глаза полуоткрылись… Но что за странный взгляд из-под приподнятых век… взгляд, в котором отсутствует мысль!..

И Марк слишком хорошо это понял. Он упал с криком:

— Она безумна… безумна!..

Я бросился к нему и с помощью капитана Харалана удерживал его, опасаясь, как бы он тоже не лишился рассудка!..

Его пришлось отвести в другую комнату, где врачи постарались всеми способами остановить этот припадок с возможным роковым исходом!

Какой же будет развязка?.. Можно ли надеяться, что со временем рассудок вернется к Мире, что благодаря лечению удастся победить ее болезнь, что ее безумие — явление преходящее?.