Я смотрю на слушающих меня людей так, как смотрит на своих учеников учитель, задающий им контрольные вопросы. Поскольку они не отвечают, я делаю это за них.

— Он стал дольше выбирать жертвы, — говорю я.

На мои слова снова никто никак не реагирует. Мне приходит в голову, что я раздражаю их таким своим подходом — вопросы и ответы, но затем, судя по выражению их лиц, прихожу к выводу, что он им даже нравится. Все присутствующие в этой комнате — или почти все — поступили на работу в правоохранительные органы потому, что они любят складывать пазлы.

— И почему же он делает это? — спрашивает Дикинсон, впервые подключаясь к обсуждению, и я не знаю, хороший это признак или плохой.

— Думаю, потому что он живет на Среднем Западе, — говорю я. — И для его преступной деятельности там немаловажным фактором является его обычная, повседневная жизнь — работа, друзья, какие-то занятия в свободное время. Когда он отправляется в поездку куда-нибудь далеко, он отрывается от всего этого и ему легче совершать преступления. А дома? Дома ему нужно ходить на работу. Дома у него есть друзья, родственники…

— Ему также приходится быть более осторожным, — говорит Букс. — Если он убивает кого-то близко к своему дому, его с большей вероятностью поймают. Усиление им мер предосторожности проявляется в том, что он увеличивает временной интервал между своими преступлениями.

— Именно так, — говорю я. — Обратите внимание на то, что каждое убийство на Среднем Западе он совершает в другой юрисдикции правоохранительных органов. Разные города, разные округа. Он старается не совершать такого же преступления в пределах той же самой юрисдикции, поскольку опасается, что на эти пожары начнут смотреть как на некую совокупность, а не как на отдельные пожары.

— Вы сказали, что жертвы всегда обнаруживались в том помещении, в котором начался пожар, — говорит Денни. — Есть ли какая-то причина того, что данный субъект поступает подобным образом?

— Конечно, — говорю я. — В месте начала пожара огонь пылает дольше всего и, следовательно, сильнее всего. И ущерб там причиняется самый сильный — а значит, улики в этом месте, скорее всего, будут уничтожены.

— Ага. То есть вы полагаете, что он устраивает пожар только для того, чтобы уничтожить улики?

— Совершенно верно. Что бы он ни творил со своими жертвами, он хочет подстроить все так, чтобы мы ничего об этом не узнали. Он не хочет, чтобы мы проводили аутопсию. Он подстраивает все так, чтобы тело…

Я вспоминаю о Марте, и мое горло сжимает спазм.

— Чтобы состояние тела не позволяло провести аутопсию, — говорит Софи.

Я не могу произнести ни единого слова, поэтому просто киваю. Я все еще хорошо помню, как моя мама кричала владельцу похоронного бюро, полицейскому детективу и вообще всем, кто ее мог слышать: «Как, я даже не смогу похоронить свою малышку? Я не смогу устроить ей надлежащие христианские похороны?»

Я прокашливаюсь. Букс был прав, когда говорил, что нельзя поручать проводить расследование преступления тому, у кого в результате этого преступления пострадал близкий человек. И мне совсем не хочется, чтобы меня потом приводили в качестве отрицательного примера.

— Итак, пожар — это нечто вторичное, — говорит Денни. — Он не устраивает пожары ради сильных ощущений. Он маскирует ими свои преступления. Именно это вы хотите сказать?

Я снова прокашливаюсь.

— Да, именно это я и хочу сказать. На то, что он делает, требуется время. Поэтому он выискивает людей, которые живут в одиночестве.