Он то и дело повторяет мое имя. Я бы предпочла, чтобы он плевал в меня и обзывал нехорошими словами. И он это знает. Такое поведение с его стороны — пассивно-агрессивный вариант издевательства. Вообще-то я не была уверена, что он согласится принять меня сегодня без предварительной записи на прием. Теперь же я осознаю, что он, возможно, с нетерпением ждал моего прихода, чтобы поизмываться надо мной и посмеяться мне прямо в лицо.

Как я уже сказала, между нами произошел неприятный инцидент. Вот краткое его описание: Дикинсон поступил как свинья.

— Тут дело не во мне, — настаиваю я. — Тут дело в том типе, который…

— Вы сейчас испытываете чувство гнева, Эмми? Вы, по вашему мнению, можете справиться со своими эмоциями? — Он окидывает меня взглядом, в котором читается насмешливая озабоченность. — Дело в том, что ваше лицо начало краснеть. Ваши руки сжались в кулаки. Боюсь, что вы все еще не можете сдерживать свои чувства. У нас в штате есть консультанты, Эмми, если вы испытываете необходимость с кем-то поговорить.

Таким тоном говорят в ночной коммерческой рекламе услуг по избавлению от наркотической зависимости: «У нас есть консультанты, готовые поговорить с вами. Звоните прямо сейчас!»

Я осознаю, что разговаривать дальше не имеет смысла. Да и вообще приходить сюда было с моей стороны глупо. Было глупо надеяться на то, что он захочет меня выслушать. Меня, безусловно, ждал отказ. Я встала и развернулась, намереваясь уйти.

— Желаю, чтобы ваше лечение было эффективным, — громко говорит он мне вслед. — Мы все переживаем за вас.

Я останавливаюсь у двери и, оглянувшись, смотрю на него.

— Этот тип убивает людей по всей стране, — говорю я Дикинсону, уже взявшись за дверную ручку. — И проблема состоит не в том, что мы ищем его, но не можем поймать. Проблема состоит в том, что мы даже не осознаем, что есть кто-то, кого нужно поймать. Он для нас даже как будто не существует.

Дикинсон, ничего не говоря в ответ, всего лишь легонько машет мне рукой на прощанье. Я захлопываю за собой дверь.

3

Только выйдя из здания, я даю волю своим чувствам. Я не доставлю Дикинсону удовольствия снова увидеть меня рассерженной — а значит, не дам ему дополнительного аргумента против меня, когда попытаюсь вернуться на работу через семь недель. (По правде говоря, я, возможно, уже дала ему такой аргумент: он может сослаться на мои письма по электронной почте, а также пересказать в нужном ему свете только что состоявшийся между нами разговор в качестве доказательства того, что я «одержима», а помимо этого совершаю величайший грех аналитика, действуя как агент и позабыв о своем месте в существующей иерархии.)

Уже отправившись на автомобиле в обратный путь по межштатной автомагистрали I-95, я пару раз с силой ударяю по рулю руками, сжатыми в кулаки. Легче мне от этого не становится. Кроме того, если бы я ударила немного посильнее, то, наверное, сломала бы себе пальцы. «Ублюдок!» — кричу я. Вот от этого мне уже становится легче. Единственное, что я могу себе при этом повредить, — это голосовые связки. «Ублюдок! Ублюдок!»

Став объектом дисциплинарных разборок, я целиком и полностью оказалась в руках Дикинсона. Ведь я буду на испытательном сроке, и если сделаю хотя бы один неверный шаг — или же если «наш Дик» хотя бы заявит, что я что-то отчебучила, — мне конец. Ведь это же надо — он ухмылялся, глядя на меня, и делал вид, будто я и в самом деле нуждаюсь в лечении! Да нам обоим известно, что единственная моя дисциплинарная проблема заключалась в том, что я сбрасывала его ладонь с моей коленки каждый раз, когда он клал ее туда, отказывала ему в поздних ужинах и даже рассмеялась, услышав его предложение провести где-нибудь уик-энд вдвоем! Думаю, именно этот мой смех и сыграл главную роль.