Поскольку лирический бабник преследует все время один и тот же тип женщин, никто даже не замечает, что он сменяет любовниц; друзья постоянно ставят его в затруднительное положение тем, что не могут различить его подруг и все время называют их одним и тем же именем.

Эпические бабники (и к ним, конечно, относится Томаш) в своей погоне за познанием все больше отдаляются от банальной женской красоты, коей быстро пресыщаются, и неотвратимо кончают как собиратели диковин. Они знают за собой этот грех, немного стыдятся его и, дабы не смущать друзей, не показываются с любовницами на людях.

Томаш уже около двух лет работал мойщиком окон, когда однажды его пригласила к себе новая заказчица. Ее причудливость привлекла его тотчас, как только он увидел ее в открытой двери квартиры, но причудливость эта была деликатной, неброской, ограниченной рамками приятной банальности (увлеченность Томаша диковинами не имела ничего общего с увлеченностью Феллини монстрами). Женщина была чрезвычайно высокой, заметно выше его, и лицо ее с тонким и очень длинным носом было до такой степени необычным, что ее нельзя было назвать красивой (никто с этим не согласился бы!), хотя и некрасивой (во всяком случае, в глазах Томаша) она не была. В брюках и белой блузе она производила впечатление удивительного сочетания нежного мальчика, жирафа и аиста.

Женщина смотрела на него долгим, внимательным, пытливым взглядом, не лишенным и проблеска умной иронии.

— Пойдемте дальше, пан доктор, — сказала она.

Он понял, что женщина знает, кто он. Однако, не желая показывать это, он спросил:

— Куда можно налить воды?

Она открыла дверь ванной. Перед ним были умывальник, ванна, унитаз; перед ванной, умывальником и унитазом лежали маленькие розовые коврики.

Женщина, похожая на жирафа и аиста, улыбалась, глаза ее щурились, и потому все, что она говорила, казалось исполненным тайного смысла или иронии.

— Ванная полностью в вашем распоряжении, пан доктор, — сказала она. — Можете в ней делать все что угодно.

— И выкупаться могу? — спросил Томаш.

— Вы любите купаться? — ответила она вопросом.

Он наполнил ведро теплой водой и вернулся в гостиную.

— Откуда прикажете начать?

— Это зависит только от вас, — пожала она плечами.

— Я мог бы посмотреть окна в остальных комнатах?

— Вы хотите познакомиться с моей квартирой? — улыбнулась она, словно мытье окон было просто его прихотью, не имевшей к ней никакого отношения.

Он вошел в соседнюю комнату. Это была спальня с одним большим окном, двумя придвинутыми вплотную кроватями и картиной, изображавшей осенний пейзаж с березами и заходящим солнцем.

Когда он вернулся, на столе стояла открытая бутылка вина и две рюмки.

— Не хотите ли взбодриться перед нелегкой работой? — спросила она.

— С удовольствием, — сказал Томаш и сел.

— Для вас, должно быть, это любопытное занятие, бывать во многих домах, — сказала она.

— Да, в этом что-то есть, — сказал Томаш.

— Везде вас ждут женщины, мужья которых на работе.

— Гораздо чаще бабушки и свекрови, — сказал Томаш.

— А вы не тоскуете по вашей настоящей работе?

— Скажите мне лучше, откуда вы знаете о моей работе?

— Ваше предприятие хвастается вами, — сказала женщина, похожая на аиста.

— Все еще? — удивился Томаш.

— Когда я туда позвонила и попросила прислать кого-нибудь вымыть окна, мне предложили вас. Сказали, что вы известный хирург, которого выгнали из больницы. Меня, конечно, это заинтересовало.

— Вы ужасно любопытная, — сказал он.