Все это создавало удивительное настроение. Анетта прилегла на корме, подобрав слегка свою роскошную юбку, чтобы не замочить ее в воде, что была на дне лодки.

— Мы одни в целом мире, — сказал Микаел.

Она смотрела на его сильные руки, держащие весла. Голос его был таким басовитым, сам он был таким рослым и мужественным… И прежний страх снова охватил ее.

— Да, — прошептала она и покраснела.

— Анетта, — нежно произнес он, — мы с тобой так сблизились здесь, на Липовой аллее…

С чисто французской непосредственностью она выпалила:

— Да, но это было, пока ты…

Она испуганно замолчала.

— Пока я был слабым и беспомощным? Ты это хотела сказать?

Еще больше покраснев, она опустила голову.

— Ты здесь в безопасности, — будучи несколько задетым, произнес он.

— Я не это имела в виду, Микаел.

Но он с невозмутимым видом переключился на нейтральную тему.

— Посмотри, сколько красок в этом тумане!

— Красок? — ничего не понимая, произнесла она. — Но я вижу здесь только молочно-белый цвет, немного серого…

— Но разве ты не видишь пастельные тона? Там, где сквозь туман пробивается солнце, появляется розовый цвет. На фоне же неба туман кажется светло-бирюзовым.

Анетта смотрела по сторонам, для нее все было серым. «Нужно быть художником, чтобы видеть это», — подумала она.

У нее появилось ощущение легкости, ей вдруг стало все равно, что она говорит и что делает. Так на нее подействовало вино. Ей не следовало пить его.

И снова она посмотрела на его руки, о чем-то задумалась. Посмотрела на его сильные плечи, на его бедра с напрягшимися под тканью мышцами…

«Я была в объятиях этого мужчины, — растерянно подумала она, — и он был в моих… Я родила от него ребенка. Неужели это и в самом деле так?»

Его прекрасные, преисполненные любви глаза на мужественно очерченном лице, его неизменная приветливость в противовес ее холодности…

Ни о чем больше не думая, Анетта упала на колени, бросилась к нему, спрятала лицо у него на груди.

— Дай мне побыть с тобой, любимый, — плакала она, — научи меня своему благородству, своему пониманию и любви! Я продрогла насквозь, Микаел!

Неуклюже отложив весла, он посадил ее к себе на колени. Их не беспокоило, что юбка ее была мокрой. Анетта свернулась клубком, закрыв лицо руками, прижалась к нему, дрожа всем телом.

— Дорогой друг, — ласково произнес он, — я же люблю тебя!

— И я люблю тебя, Микаел! Мне было так трудно сказать тебе об этом.

— Но теперь ты сказала.

— Да. Это чудесно. Мне нужно попросить у тебя прощения.

— Мне тоже.

Она убрала с лица руки.

— Ты меня прощаешь?

— Ты же хорошо знаешь об этом. Разве я сам не погряз в своей меланхолии и напрасных мечтаниях? Это тоже одна из форм эгоизма, хотя и не осознанная.

— Мне вовсе не хотелось держать тебя на расстоянии, как я это делала. Но внутри меня что-то оказывало сопротивление.

— Я знаю, Анетта.

Он взял ее за подбородок. Взгляд ее был подавленный, щеки пылали. Их окружал мир тишины: они были одни в своей маленькой лодке. Вне поля их зрения ничего не существовало.

Тихо и осторожно, почти невесомо, он поцеловал ее в губы. И он по чувствовал, как задрожали в ответ ее губы. Микаел обнял ее, чувствуя, что ее руки сплелись на его шее.

Анетта ответила на его поцелуй! Без всякого принуждения, с явным удовольствием!

Он мысленно поблагодарил Сесилию и вино.