— Почему же, в таком случае, он не знал об этом? Почему он был таким одиноким, что даже ни разу не осмелился довериться своей жене?

— Я не знаю, — всхлипнула Анетта. — Мне так хотелось сказать ему об этом, но я не могла. Не имела права.

— Кто же запрещал тебе делать это?

— Церковь.

— Когда это церковь запрещала говорить о любви?

«Анетта, — думал в это время Микаел, — дорогая Анетта, я могу выслушать тебя. Я могу выслушать все, что ты скажешь, но я не могу принуждать тебя к этому. Я не пошевелю даже пальцем».

— Церковь говорит об этом, — сказала Анетта, — моя мать…

— Ага! Вот где собака зарыта! И что же сказала твоя мать?

— Она сказала… Нет, я не могу об этом говорить!

— Мне кажется, ты должна это сделать, — спокойно и немного печально сказала Сесилия. — Дорогая девочка, более неподходящую жену Микаел вряд ли нашел бы себе! Микаел такой чувствительный и так страдает из-за этого. Он такой ранимый, такой чуткий к настроению других, такой внимательный….

Анетта закрыла руками лицо.

Сесилия же была неумолима. Этот неприятный разговор должен был помочь девушке проснуться.

— Как, собственно, ты представляешь себе свой супружеский долг?

— Я никогда не отказывала ему…

— Ты могла бы и отказать, хотя Микаел и чувствителен к этому. Но что ты дала ему? Видишь ли, Анетта, любить значит отдаваться без оглядки.

«Тетя Сесилия, не будьте такой строгой, — думал Микаел. — Она не способна на это».

— Я так не могу, — прошептала Анетта. — Мать рассказывала мне, какие мужчины гадкие.

— И что же она говорила о них?

— Что они… свиньи. Скоты. Что они соблазняют и совращают, и что этого я не должна допускать. Что мы, женщины, вынуждены отдаваться им, чтобы иметь детей, но помимо этого мы не обязаны потакать их желаниям.

Сесилия молча слушала ее.

— Это твои слова или слова твоей матери? — произнесла она наконец.

— Моя мать всегда так говорила. Всегда-всегда! Она была очень властной женщиной, она знала все, все умела, и все приходили к ней за советом. Ей можно было верить. То, что она говорила, всегда было правдой.

— А твой отец?

— Нет, он… Я почти не помню его. Он наделал столько глупостей…

— Тебе не кажется, что Микаел отвратителен?

Анетта задрожала.

— Нет, он не отвратителен. Он страшен.

— О, нет, дорогая, — вздохнула Сесилия, — я не знаю менее страшного человека, чем Микаел.

— Да, но он такой огромный! Такой рослый и мужественный. И я чувствую отвращение, когда он рядом.

— Отвращение какого рода?

— Нет, этого я не могу сказать!

— Тебе приходится бороться с этим?

Анетта испуганно посмотрела на нее.

— Это отвращение в тебе самой, — продолжала Сесилия.

— Святая Мадонна, сними с меня мои грехи, — прошептала Анетта, осенив себя крестным знамением.

«Анетта, Анетта…» — с грустью подумал Микаел.

Сесилия поняла, что прижала Анетту к стенке, и переменила тему разговора.

— А теперь послушай. Никто не знает, выживет Микаел или нет. Но если он, вопреки всему, выживет, что ты тогда будешь делать?

— Просить у него прощения. Просить о том, чтобы начать все с начала.

Сесилия кивнула.