У Саманты сделался не на шутку встревоженный вид. Томас подмечал такой же взгляд у тысяч старшекурсников, «мозговой взгляд», как выразился бы Нейл, взгляд, в котором сквозило противоречие: знание шло вразрез с чувственным опытом.

Оказывалось, что мозг способен охватить практически все, кроме самого себя. Получалась неувязка. Приходилось приплетать к разуму еще и душу.

— Но это значит… — начала Сэм. — То есть если мы на самом деле не совершаем выбора, то как?..

— Как что-то может быть правильным или неправильным? — сочувственно закончил Томас — Добрым или злым?

— Именно. Мораль. Разве мораль не означает, что мы обязаны обладать свободой воли?

— А кто сказал, что мораль это что-то реальное?

Саманта пошевелила губами и добавила:

— Чертовщина какая-то. Выходит…

Пунцовый дальнобойщик на восемнадцатиколесном грузовике промчался по улице за окном, перевозя неизвестно что неизвестно куда. Рев дизельного двигателя потонул в криках толпы.

— Я имею в виду, что все время принимаю решения.

Томас понял, что Саманта ввязывается в спор, а не просто поддерживает академическую болтовню с целью выследить Нейла. Их спор оказывал на людей магнетическое действие. Он вспомнил, какой ужас он вызвал в нем тогда, много лет назад, на занятиях Скита. Возникало чувство, что произошло некое злодеяние, хотя где и когда, сказать было невозможно. И не раз они с Нейлом повторяли одну и ту же ошибку, споря на эту тему, будучи катастрофически пьяны, — ошибку, по крайней мере, для Томаса. Он просто сидел как истукан, весь во власти параноидальных видений, уставившись в невидимую точку, где только что громоздились его бездумные обоснования, пока Нейл смеялся и фыркал, мечась по комнате, как зверь по клетке. Он буквально стоял перед глазами Томаса: падающая на лицо косая челка, рыщущий взгляд.

«Ну, что, пижон… Подумай хорошенько. Ты машина — понимаешь, машина! — которая вообразила, что имеет душу. Все это бредни, дружище, и они докажут это тебе как дважды два…»

Томас потер глаза и сказал:

— В контролируемой ситуации исследователи могут установить, какой именно выбор мы делаем, даже прежде, чем мы осознаем, что «осуществляем» его. Первые эксперименты были довольно несовершенными, и вокруг них разгорелись жаркие споры. Первопроходчика звали Либет. Но с течением времени, когда техника поднялась на новый уровень и точность нейромоделирования возросла, возросла, соответственно, и способность распознать предшественников принятия решений. И теперь… — Томас с извиняющимся видом пожал плечами. — Что я могу сказать? Конечно, люди продолжают спорить — и всегда будут спорить, когда дело касается самых заветных убеждений.

— Значит, свобода воли это иллюзия, — странным тоном произнесла Саманта. — Даже теперь все, что я говорю…

Томас сглотнул, внезапно охваченный недобрым предчувствием. При разговоре он аккуратно складывал салфетку; теперь она лежала перед ним на столе, как маленькая белая книжечка.

— Лишь малая часть вашего мозга участвует в сознательных переживаниях, вот почему многое из того, что мы делаем, мы делаем бессознательно. Значительная доля вашего опыта, ваших переживаний не подвергается обработке механизмами мозга, она просто не существует для вашего сознания, даже как отсутствие. Поэтому ваши мысли попросту приходят ниоткуда, очевидно неконтролируемые, неопределенные… Ваши, и только ваши.

Саманта резко рубанула воздух ладонью, словно предупреждая, и покачала головой.

— Послушайте, профессор, это уже просто безумие.

— Дело гораздо глубже, поверьте мне. Все распадается, агент Логан.