Мы на цыпочках пробрались в комнату Юли и тихо закрыли за собой дверь.

Тётушка Беренике постелила для меня на диване, оставив нам кексы и смородиновый лимонад. Заботливое отношение тётушки Беренике – одна из причин, по которой я любила ночевать у Юли гораздо больше, чем дома. Кроме того, моя комната была не больше восьми квадратных метров, а у Юли даже имелась собственная ванная. И самое главное, по воскресеньям здесь мы могли спать сколько захотим, а мои родители настаивали на том, чтобы даже в те дни, когда не собирался церковный хор, мы приходили на службу вместе с ними к девяти утра.

Тётушка Беренике унаследовала наши фамильные черты: золотистые локоны, ямочки на щеках, вздёрнутый носик, полные губы, как у её сестёр – моей мамы и тёти Бернадетт, но во всём остальном она была их полной противоположностью.

Сёстры при любой возможности указывали ей на то, как «безалаберно» вела себя тётушка Беренике до брака. Когда наши прабабушки говорили о ней, то обычно употребляли выражения вроде «скандальная девчонка», «беспутная», «взбалмошная». В такие моменты тётушка Беренике откидывала свою золотистую шевелюру и громко смеялась. Она вообще много смеялась, поэтому, наверное, ямочки на её щеках всё ещё выглядели привлекательно, а не как у моей мамы и тёти Бернадетт – словно две осуждающие морщины справа и слева от уголков губ.

Биологическая мама Юли была родом из Танзании, она умерла от рака груди, когда Юли только научилась ходить. После смерти жены отец Юли вернулся в Германию и именно тогда познакомился с тётушкой Беренике. Так Юли стала моей двоюродной сестрой – счастье, за которое я не переставала благодарить судьбу. Без Юли я бы уже давно сошла с ума в своей семейке.

– Луиза и Леопольд создали группу под названием «Скорбим по Квинну». – Юли возмущённо фыркнула. – Только для своей параллели, конечно. Нас в неё не пригласили.

– «Скорбим по Квинну»? Это значит… – Я замолчала на полуслове.

– Нет, ничего это не значит, – отрезала Юли. – Кроме того, что Луиза и Леопольд полные дураки. И выскочки. Они пригласили в эту группу учителей!

– Может, они знают что то, чего не знаем мы, – неуверенно возразила я.

«О боже, наверное, они разговаривали с родителями Квинна…»

«Квинн погиб?» – напечатала я дрожащими пальцами и отправила сообщение Луизе.

«Высока вероятность, что это так, – тут же написала в ответ она. – На месте аварии обнаружили слишком много остатков мозгов и ухо».

Я облегчённо вздохнула: Луиза находилась в таком же неведении, как и все мы, и полагалась только на слухи. А в эту историю с ухом я не верила ни секунды.

– Создать группу скорбящих по тому, кто не умер – это ведь полный идиотизм, – сказала я, нервно усмехнувшись.

– Да, с таким же успехом они могли организовать свадебные торжества для того, кто даже ни с кем не встречается, – отозвалась Юли.

Из моей груди вырвался сдавленный смешок, и я тут же испуганно прикрыла рот рукой.

«Что это со мной?»

– А что, если он действительно погиб?

Юли покачала головой:

– Они всё выдумали. Никто ничего толком не знает. Или ты веришь, например, что отец Лилли Гольдхаммер был за рулём автомобиля, который сбил Квинна, и что он специально хотел его убить? Съешь ка лучше кекс! Квинн жив. – Она посмотрела на экран телефона. – Гляди, вот сейчас женщина, которая вела тот автомобиль, жертвует Квинну свою почку.

– Ты права! Никто ничего не знает. И нам не остаётся ничего, кроме как ждать. – Я отложила телефон в сторону. – Может, посмотрим какой нибудь из тех скучнейших документальных фильмов о живой природе, которые ты так любишь? Они успокаивают нервную систему.