Стоило кому-нибудь написать обо мне дурно, как я начинал во всем колебаться. Все это мое хорошее желанное добро в красоте определилось впервые как реальность, как необходимая сущность, мною осязаемая, лишь когда она – этот «друг-читатель» пришла ко мне. Она же все это знала и до меня…

По прямому лучу. Весеннее солнце пришло, и понятней становится вся ликующая радость земли. Вспомнишь какую-нибудь мелочь, острие первой зеленой травинки, выходящее на поверхность воды, или роскошное семя осины, упавшее в виде гусеницы на сухую былинку, – все такое великое в мельчайших подробностях, – все это узнаешь, и прямо находишь в душе своей, и собираешь, и собираешь…

И вот из всего соберется там на небе солнце, а в себе внутри та, которую ждал всю жизнь. И тут, вот бы какой-нибудь маленький мост от солнышка к ней, но этого мостика нет… нет! И в этой беде – весь человек!

Но бывает, и это было со мной: вдруг в душе загорелось, как все загорается жизнью от солнца, все зацвело, и я сказал своей подруге: «Идем!» И она мне ответила: «Идем!» Я взял ее руку, и мы с нею пошли прямо на солнце, не думая ни о каких мостках.

– Брось весеннюю тревогу, ты можешь успокоиться: ты своего достиг, свою весну ты догнал.

Нет, мой друг, истинная человеческая тревога только тогда и начинается, когда ты догнал весну и достиг своего. Ведь пока ты один, с тебя и спросу нет: ты один, что с тебя взять?

Налог на холостяков… нет, налог должен быть прежде всего на тех двух счастливых, что живут для себя и нет у них третьего, для кого они живут…

Бывает так, ты пишешь что-нибудь, представляя, что это пишется к другу. И пусть он, этот друг, приходит к вам. Вы, конечно, не пишете: друг здесь, вы ему все говорите, – больше! Вы сговорились, вы и друг ваш – одно. И что же? Тут бы и кончаться творчеству, а оно не кончается, напротив, соединенные в одно существо, вы вдвоем, как единый человек, опять одинокий, опять ищете другого…

Есть люди, у кого много детей было, и они все хотят их рожать, и еще и еще… Так мы хотим друга, такого большого, чтобы он обнял собою всю природу, всю жизнь.

Она сказала, что совершенно одна.

– Я тоже, – сказал я.

– Нет, – у тебя читатели.

– Хорошо, – ответил я, – если меня не будет, я завещаю тебе моих читателей, и ты не будешь одна. На этом мы и согласились..

Очень много сейчас встречается любящих пар, но это никого не трогает: это любовь для себя. Значит, мы чем-то встревожены большим, чем любовь друг к другу в семье. Что же это большее, и сказал ли о нем кто-нибудь? Я бы ответил:

– Это «что-то» делается, но о нем еще никто не сказал, и мы это «что-то» смутно чувствуем, делая жизнь…

Вчера вечером проводил ее и остался один. Знаю, она скоро вернется, и мы опять будем вместе. Сказать, чтобы мне без нее стало скучно – нет! Но в разлуке все наше пережитое встает передо мной в своем истинном значении.

Нет, что же, одиночества я не страшусь: я люблю – не для себя, и весь путь мой был из одиночества в люди.

Музыка обещает не оставлять нас по пути к вечности, но когда мы туда соберемся, то ее не слушаем. Да и она сама только проводит нас и вернется.

Только друг настоящий, согласный, несущий на своих руках все, что мы оставляем, может оставаться у нас на глазах до последнего укола.

Зрелость. Только теперь стал видеть себя. Я думаю об этом так, что, пожалуй, нужно очень долго расти вверх, чтобы получить способность видеть себя не в себе, а отдельно на стороне, как будто человек созрел и вышел из себя.

Глава 26

Прекрасное мгновение

Мир всегда одинаков и стоит, отвернувшись от нас.