Оцепенение внезапно исчезло. Салли проснулась в темноте, в тихий предрассветный час, все тело ныло от мучительной потери. Впервые она зарыдала, уткнувшись лицом в подушку, бесконечно размышляя о случившемся, пытаясь понять причины его поведения. Это ее вина? Что-то было в ней, что бросило вызов Рису покорить ее, а затем лишило интереса, как только она сдалась? Или просто такова природа Риса, — как утверждала Корал — неспособность хранить верность единственной женщине?

Но это только одна слабая черта характера, не определяющая Риса целиком. Можно использовать много прилагательных, чтобы описать его — высокомерный, вспыльчивый, упрямый, но слабым он не был ни в каком отношении. Она также поручилась бы за его профессиональную честность и чувствовала, что порядочность не может быть изолированной в человеке, ограниченной только одной областью, а распространяется на все аспекты поведения.

Тогда как же объяснить его неверность? Она не могла найти ответ, и вопрос разрывал на части. Салли заставляла себя есть хотя бы ради ребенка и все равно бледнела и худела. Иногда она просыпалась в середине ночи, обнаруживала мокрую от слез подушку, и так сильно хотела, чтобы Рис оказался рядом, что не могла снова уснуть. Время от времени, в такие ночи, она задавалась вопросом, зачем сбежала, как дурочка, освободив для Корал поле деятельности. Почему не осталась? Почему не стала бороться за мужа? Он причинил ей боль, изменял, но она все еще любит его, и разве ее ранило бы глубже, останься она с ним? Тогда, по крайней мере, он бы поддержал бы ее своим присутствием; они разделили бы чудо растущего ребенка, которого она носила. В эти темные предутренние часы Салли иногда решалась первым делом упаковать одежду, и мухой полететь в Европу, чтобы присоединиться к мужу, но когда наступало утро, вспоминала про Корал и ее будущего младенца. Рис может вовсе не хочет, чтобы она вернулась к нему. Возможно, он вместе с Корал. Модель, в любом случае, гламурнее и больше подходит, чтобы быть в центре внимания рядом с Рисом.

Нерешительность была ей несвойственна, но уже во второй раз она потеряла ориентиры, и опять из-за Риса. В первый раз она все-таки сумела встать на ноги и найти цель в жизни, но теперь неспособна планировать что-либо сложнее удовлетворения основных жизненных потребностей. Она ела, купалась, спала, и занималась необходимыми домашними делами. Салли достаточно прочитала, чтобы понимать, что часть апатии вызвана беременностью, и все же это недостаточное оправдание для полного отсутствия интереса к чему бы то ни было, кроме текущего момента.

Проходили последние осенние дни, приближалась зима, а там и до Рождества недалеко. В любом случае, каждое Рождество, начиная со смерти родителей, она проводила в одиночестве, и это будет таким же. Но в следующем году, пообещала она себе, пристально разглядывая ярко украшенное дерево в витрине ближайшего гастронома, в который наведывалась еженедельно, у нее будет настоящее Рождество. Ребенку исполнится приблизительно девять месяцев — блестящие глазенки и любознательность ко всему на свете. Она нарядит елку и уложит под ней груду подарков, которые очаруют ползающего малыша.

План был расплывчатым, но это был первый план, составленный после ухода от Риса. Ради ребенка она должна преодолеть депрессию. Надо доработать рукопись, связаться с агентом и заняться публикацией романа, и, возможно, начать писать другую книгу. Надо найти источник существования для себя и малыша, иначе Рис, наверняка, потребует опеки над ребенком. И свирепо подумала, что никогда не позволит этому случиться. У Риса будет еще другой ребенок, а у нее только этот, и она никогда не отдаст его!

За две недели до Рождества она, наконец, приняла твердое решение и позвонила в офис Барбары Хопвелл с прежней заинтересованностью. Когда Барбара взяла трубку, Салли назвала себя и прежде, чем женщина смогла что-то сказать, спросила, достигнут ли какой-то прогресс в поиске издателя.