Мне всегда казалось подозрительным то, насколько она красива. Ей были несвойственны упрямство, вспышки гнева и сарказм, а скорее грациозность и уравновешенность. Она была настолько идеальной, что это даже раздражало. Я не видела в ней ни одного недостатка.
«Если, конечно, не считать таковым то, что она обманывала меня всю мою жизнь, – выплескивая свою обиду, подумала я. – Разве не существует правила, что ангелы не должны лгать?»
Вот только она не лгала. Мама ни разу не сказала мне: «Ты же знаешь, что ничем не отличаешься от остальных». Нет, она всегда твердила мне прямо противоположное. Уверяла, что я особенная. Просто до этого момента я ей не верила.
– У тебя многое получается лучше, чем у твоих сверстников, – сказала она, когда мы стояли на Баззардс-Руст. – Ты сильнее, быстрее, умнее. Разве ты этого не замечала?
– Хм, нет, – тут же ответила я.
Хотя не была с ней полностью честна. Меня давно преследовало чувство, что я отличаюсь от других людей. У мамы есть видео, как я хожу по лужайке, хотя мне было всего семь месяцев. И как читаю книгу в три года. Я всегда первая среди одноклассников запоминала таблицу умножения, пятьдесят штатов и так далее. К тому же у меня прекрасная физическая форма. Я всегда была быстра и проворна. Могла высоко подпрыгнуть и далеко метнуть снаряд. А стоило нам на физкультуре начать играть во что-нибудь, меня первой звали в команду.
И все же я не считала себя вундеркиндом или кем-то подобным. Да и исключительных способностей у меня не было. Я не играла с детства в гольф, как Тайгер Вудс, не писала симфонии в пять, не разбиралась в шахматах. Но в целом мне многое давалось легче, чем другим детям. Конечно, я это заметила, но никогда особо об этом не задумывалась. И если честно, я списывала это на то, что не тратила все свое свободное время на просмотр разного дерьма по телевизору. Или на то, что мама – из тех родителей, которые заставляют детей тренироваться, учиться и читать книги.
А теперь я не знала, что и думать. Мне многое стало понятно. И в то же время я еще больше запуталась.
Мама улыбнулась.
– Мы часто делаем только то, что от нас ожидают, – сказала она. – Хотя способны на гораздо большее.
В этот момент у меня так закружилась голова, что мне пришлось сесть. А мама принялась рассказывать мне основы. У нас есть крылья. Мы сильнее, быстрее, умнее. И на многое способны. Что-то насчет языков. И еще пара правил: «Не рассказывать Джеффри – он еще слишком мал. Не рассказывать людям – они тебе не поверят, а даже если и поверят, то не смогут принять это». Шею все еще покалывало от воспоминания о том, как мама сказала «люди», словно это слово внезапно перестало относиться к нам. А потом она рассказала о предназначении и о том, что скоро я узнаю, зачем рождена на свет. И добавила, что хоть это нелегко объяснить, но оно очень важно. Больше мама ничего не сказала и игнорировала мои вопросы, потому что, по ее словам, со временем я многому научусь. На собственном опыте. К тому же существовали и другие вещи, которые мне следовало знать.
– Почему ты не рассказала мне об этом раньше? – спросила я.
– Потому что хотела, чтобы ты как можно дольше жила нормальной жизнью, – ответила она. – Чтобы была обычной девушкой.
Теперь мне уже никогда не стать обычной. Это было очевидно. Я посмотрела на свое отражение в зеркале.
– Ладно, – сказала я. – Покажитесь… крылья!
Ничего.
– Быстрее пули! – выпалила я, уперев руки в бока, как это делает Супермен.
Улыбка в зеркале погасла, а девушка в отражении скептически посмотрела на меня.
– Ну давайте же, – разводя руки в стороны, простонала я. |