Только крестнику сэра Франсиса, Эдуарду Ярдли, было разрешено переступать порог дома в Андершо. Нельзя сказать, что его радушно принимали — сэр Франсис редко выходил из библиотеки во время его визитов, — но так как молодому человеку разрешалось беседовать, прогуливаться и кататься верхом с Венецией, все единодушно полагали, что предложение Эдуардом руки и сердца будет принято ее угрюмым родителем.

Эдуарда никак нельзя было назвать нетерпеливым влюбленным. Венеция словно магнит притягивала его в Андершо, но прошло четыре года, прежде чем он сделал ей предложение, и она почти не сомневалась, что Эдуард поступил так вопреки здравому смыслу. Венеция без колебаний отклонила предложение. Она прекрасно видела положительные качества Эдуарда и испытывала к нему благодарность за многочисленные услуги, но не была в него влюблена. Венеция с радостью продолжала бы поддерживать с ним дружбу, но Эдуард, наконец приняв решение, явно не собирался от него отступать. Он ничуть не был обескуражен ее отказом, приписывая его робости, девичьей скромности, удивлению и даже преданности вдовствующему отцу, заявил, что отлично понимает такие чувства, и согласился ждать, пока зов сердца не заставит ее изменить решение. С тех пор Эдуард стал вести себя с Венецией как собственник, тем самым провоцируя девушку поступать вопреки его советам и говорить все, что приходило ей на ум, дабы сильнее его шокировать. Эта уловка, однако, действия не возымела, и его неодобрение всегда оставалось снисходительным. Жизнерадостность Венеции очаровывала Эдуарда, и он не сомневался в своих способностях формировать ее характер по своему усмотрению.

После смерти сэра Франсиса Эдуард повторил предложение и снова получил отказ. На сей раз он был более настойчив, как и ожидала Венеция. Чего она не могла предвидеть, так это его внезапного предположения, будто отказ обусловлен ее «деликатной ситуацией». Эдуард заявил, что уважает щепетильность Венеции (что она сочла полнейшим абсурдом) и не станет добиваться иного ответа до возвращения домой Конуэя — ее законного покровителя. Венеция не понимала, с какой стати он пришел к подобному выводу. Ей на ум приходили две причины. Либо Эдуард был сильно увлечен ею, но не слишком уверен, что как жена она сделает его существование более удобным, либо придерживаться подобной линии поведения посоветовала ему мать. Миссис Ярдли, бесцветная маленькая женщина, послушная воле сына и оживающая только в его присутствии, с Венецией всегда была вежлива, но девушка не сомневалась, что та не хочет, чтобы Эдуард женился на ней.

С новостями о возможном возвращении из Франции оккупационной армии проблема будущего внезапно приблизилась к Венеции. Она ломала над ней голову, идя по маленькому парку Андершо, и не находила решения. Ясно было одно: с возвращением Конуэя Эдуард повторит предложение в надежде на благоприятный ответ, и на сей раз не так легко смирится с очередным отказом. Конечно, она сама виновата, что с такой готовностью ухватилась за возможность отсрочки и согласилась, пусть и не на словах, ничего не решать до возвращения старшего брата. Едва ли Эдуарда можно заставить попять, что ее ответ будет зависеть от намерений Конуэя. До его вступления в армию между ним и Кларой Денни существовала сентиментальная детская привязанность. Клара до сих пор придавала ей большое значение. Если Конуэй так же считает, то вскоре в доме появится невестка, с радостью готовая уступить ведение хозяйства золовке, к которой всегда относилась с робким восхищением. «Это будет плохо и для нее, и для меня, — думала Венеция, — но я едва ли смогу играть в Андершо вторую скрипку при бедной малютке Кларе».

Брак с Эдуардом виделся Венеции удобным и безопасным. Он будет хорошим мужем и наверняка защитит ее от холодных ветров. Но Венеция родилась с энергией, ему неведомой, и со смелостью, побуждавшей ее противостоять жизненным бурям, а не прятаться от них. Из-за того, что она не роптала на свое вынужденное затворничество, Эдуард не сомневался, что ей будет так же, как и ему, легко проводить жизнь в тиши Кливден-Хиллз.